— А кто сказал, что я штатский? — отвечаю я хмурясь, чтобы не рассмеяться в голос.

— Ну что же, — кивает он после паузы. — Вижу, здесь сложилась тревожная атмосфера. Покрывательство. Рука руку моет, да? Но ничего. Ничего, товарищи, будем разбираться! Обязательно разберёмся, на то мы и областной комитет!

Он резко отодвигает стул и выходит, практически выбегает из кабинета.

— Идиот, — говорю я. — Нет, это надо же быть таким непроходимым идиотом!

Дверь приоткрывается и из-за неё доносится голос Снежинского.

— Это я тоже запомню. Я всё запомню!

— Спасибо, Ефим Прохорович, что заступились, иначе мне бы пришлось его прямым текстом посылать.

— Между прочим, — качает головой Новицкая, — он человек крайне мнительный и невероятно злопамятный. Теперь точно будет мстить. Мелко, крупно, подло, как сможет, так и будет, при любом удобном случае.

— Ладно, леший с ним, — машет рукой Ефим. — Повеселились и будет. Его никто всерьёз не воспринимает. Дурачок и есть дурачок. Как ты, Егор? Наслышан о твоих подвигах.

— Спасибо, всё более-менее неплохо, — киваю я. — Иду на поправку.

— Ну, и молодец. Ирина мне тут говорила о твоей идее.

— Да по сути, — отвечаю я, — это её собственная идея и лишь частично моя. Я просто её горячо поддерживаю, так что у меня уже и план готов. И кадры на первое время есть. Нам бы вот только ресурсную помощь получить.

— Это какую-такую? — хмурится Ефим.

— Помещение, причём и для физических занятий, и для идеологических, фонд зарплаты опять же.

— Ну, это понятно, расскажите подробнее, что будет делать организация.

— Будет подростков воспитывать настоящими патриотами, способными не только словом, но и делом защитить родную страну и народное хозяйство. Будем учить ребят жертвовать собой ради народа. Ну, и пришедших с Афгана будем включать в работу и реинтегрировать в жизнь общества.

— Во как, — задумывается Ефим. — А это прям очень своевременно и полезно. Хотя проблемы такой как бы нет, но скоро наверняка появится. Молодец, Егорка. Молодец.

— Ирина Викторовна, — поправляю его я. — Это она молодец.

— Ах, ну да. Это всё в высшей степени похвально. Вот что, вы составьте план, а я его утвержу, а потом уже будете рапортовать в обком ВЛКСМ, как о свершившемся факте.

— Ещё бы в ЦК комсомола инфу закинуть, — поднимаю я брови.

— Зачем? — уточняет Ефим.

— Ну, чтобы там знали, что инициатор Ирина Новицкая, ей плюсик дополнительный в биографию.

— Егор, — одёргивает она меня.

— Нет-нет, Егор правильно говорит, так и сделаем, я это устрою. Нужно нам Ирочке нашей подкинуть заслуг, это да. В общем, давайте быстро рисуйте план и будем его осуществлять. Надо только кого-то с фабрики включить в состав, парочку человек хотя бы, чтобы этот дурачок не мог кричать на каждом углу, что Брагин фабрикой не занимается.

— Зачем ты поставил всё так, что я теперь буду обязанной Ефиму? — спрашивает Ирина, когда пройдя через опустевшую приёмную, мы снова оказываемся в её кабинете.

— За что обязанной? Я тебя умоляю. Он ведь сам хочет с тобой отношения как можно лучше иметь. Своя рука в ЦК, хоть и комсомольском, не помешает. Не думаю, что он потребует отрабатывать. Это просто инвестиция в добрые отношения.

— Какая ещё инвестиция? — хмурится она. — Он меня уже и так просьбой озадачил.

— Про Куренкову что ли?

— И ты туда же! Далась вам всем эта корова! Что ты за неё так хлопочешь? Всё-таки наверное что-то у вас…

— Ир, не всё-таки и не наверное. Просто подумай. Ты смоешься, а нам нужно будет налаживать отношения с твоим преемником. Поставят какого-нибудь Снежинского и что делать?

— Снежинского не поставят. Я же говорила, кто должен занять моё место.

— Вот лично мне удобнее, да даже и Ефиму тоже, иметь в твоём кресле человека, благодарного за помощь. И батя её, между прочим, тоже благодарен будет, а он не последняя величина в городе. Глядишь, ещё до главного начальника дослужится. Ты будешь в Москве, а нам здесь жить и работать. И твоей быть надёжной опорой, между прочим.

— Тоже мне опора. Егорка с раной.

— Ну это ты брось, каламбурщица. Опора всегда нужна. Так что подумай о близких и соглашайся.

— Ладно, близкий, подумаю, — хмыкает она. — Так и быть. Ты вот что, приходи завтра ко мне часов в девять. Мамка отпустит?

— Нет, конечно, у меня ж типа режим постельный.

— Не придёшь что ли? — хмурится она.

— Как не приду? Обязательно приду, шутишь?

— А родители как же?

— Придумаю что-нибудь.

* * *

Мне бы прилечь, отдохнуть, раны успокоить, но, как говорится, и вечный бой, покой нам только снится. Из горкома я иду не домой, а в «Динамо». Надеюсь, Скачков сейчас здесь. Окунаюсь в знакомый запах конюшни, заглядывая в залы, где может обитать мой тренер.

На свою удачу нахожу его сразу. Он сидит на матах привалившись к стенке, медитирует.

— Здравствуйте, Виталий Тимурович. Не помешаю?

— О, здорово герой, — не слишком радостно приветствует меня он. — Ты что, на ногах уже?

— Частично, — подтверждаю я.

— Ты же вроде того, сказали…

— Да нет, жив ещё, — улыбаюсь я. — Не дождётесь, как говорится.

— Капля крови густой из груди молодой на зелёные травы упала, — красивым басом напевает Скачков.

— Ну, да-да, было дело, вот глядите.

Я расстёгиваю рубаху и показываю дырочку. Он головой качает.

— И кто? Слухи разные ходят. Одни говорят менты, другие — бандиты.

— Бандюки, урки, Виталий Григорьевич.

— А ты чего с ними связался-то? — спрашивает он.

— Ну вы даёте. А как не связываться, если они во все сферы жизни пролезают?

— Ну, это ты загнул, парень.

Да, это я загнул. Немного предвосхитил время, всего-то на десяток лет.

— Вас что, поздравить можно с выходом на заслуженный отдых? — меняю я тему.

— Лучше не надо, — мрачно отвечает он. — Я это не праздную.

— Понимаю. Хотели бы ещё послужить отечеству?

— Так, ты что пришёл душу мне рвать? — повышает он голос. — Да, хотел. И мог бы, если бы не… Ай…

Он машет в сердцах рукой и отворачивается.

— Хорош вести себя, как юнец. Разве можно отчаиваться? Вы ещё молодой и полный сил.

— Дурак ты, Егор. Это ты юнец, а не я. А знаешь, что это значит? Вот если тебя турнут с твоей фабрики, ты будешь плакать? Нет, конечно, смешной вопрос. У тебя вся жизнь впереди, пойдёшь в другое место устроишься, всего делов-то. А у меня, вся жизнь не впереди, а позади. Улавливаешь разницу? И то, что я ушёл на пенсию, означает, что я уже никогда, слышишь, никогда не смогу быть тем… — он замолкает. — Да что с тобой говорить. Доживёшь до моих седин, сам узнаешь.

— Я это всё понимаю лучше, чем вы думаете. Но не суть. Вот что я хочу вам сказать.

И я во всех подробностях выдаю идею военно-патриотического отряда.

— Можно будет привлечь ещё офицеров по вашей рекомендации. Это мы с вами после определимся. Нравится идея?

— Неплохая, — соглашается он.

— Тогда скажите, готовы вы возглавить этот отряд? Хотя стойте, не отвечайте. Есть ещё кое-что. То, что будут знать только избранные, прошедшие проверку и получившие высший доступ. У этих людей, этих избранных будут и другие задачи. Тайные. И не всегда такие, о которых сказать-то прилично, вы понимаете. Под личиной благообразия будут скрываться страшные, безжалостные люди, отлично умеющие убивать. Эти люди будут вершить тайное правосудие, не откладывая в долгий ящик. Они будут уничтожать бандитов и прочую нечисть. Они станут настоящими санитарами этого дикого, ужасного засыхающего леса, чтобы лес смог снова стать зелёным. Они будут жестокими рыцарями смерти ради жизни.

Скачков упирается в меня тяжёлым непроницаемым взглядом. Но я не останавливаюсь. Мне надо, чтобы он согласился. По сути, весь мой план сейчас строится на его согласии, и если он откажется, придётся придумывать что-нибудь другое.

— Я должен был сказать это, — заканчиваю я. — Может быть, переборщил с пафосом, но вы меня поняли. И теперь я повторяю свой вопрос. Вы готовы возглавить этот отряд?

— Готов ли я? — переспрашивает он. — Готов ли возглавить этот отряд? Тайный орден, да?

Я молча киваю.

— Ну как сказать, — отвечает он и задумывается…

7. Дом советов

Думает Скачков долго, и мне даже начинает казаться, что он уснул. Он прикрывает глаза и погружается в транс. Надеюсь, размышляет над моим предложением, а не оплакивает свою судьбу пенсионера.

Глаза мои скользят