Его глаза кажутся мне похожими на грозовые тучи. Такие же темные и переменчивые. Они быстро обегают все мое тело, но я не вижу в них похоти. Потом зоркий взгляд покидает меня и устремляется в сторону окна.

Я подхожу на шаг ближе, силясь его отвлечь.

— Я совсем даже не собираюсь обманывать Жан-Поля, мой господин, — говорю я. — Хотя вы, честно, такой милый…

Если уж совсем честно, выглядит он не милым, а нешуточно опасным, но я готова нести еще не такую чушь, лишь бы отвлечь его от окна.

Но он, точно подслушав мои мысли, идет прямо туда и высовывается наружу.

Добрый Мортейн, ну пожалуйста, сделай так, чтобы повозка уже уехала со двора!

Мужчина оборачивается ко мне, его взгляд режет, как нож:

— Вы меня обижаете, милочка. А я вот уверен, что могу заставить вас начисто позабыть какого-то там Жан-Поля!

Я еще продолжаю кокетничать, я склоняю набок головку, но уже чувствую: что-то не так! Слова он говорит правильные, только глаза не соответствуют игривому тону. Я уже слышу, как бьют тревожные колокола. Надуваю губы:

— Н-но я вовсе не хочу его забывать…

В три широких шага он оказывается подле меня:

— Довольно игр! — Он хватает меня за плечи. — Кто ты такая и что делаешь здесь?

Я повисаю в его хватке. Я вся такая слабенькая и испуганная.

— Я вас самого могу о том же спросить… Кто вы такой и что тут делаете?

— Меня зовут Гавриэл Дюваль. И если ты ищешь любовного случая, я тебе как раз подойду! — Он притягивает меня вплотную, так что я ощущаю жар его тела. От него исходит легкий запах какой-то пряности. — Только думается мне, ты тут совсем не за этим.

Он знает! Он все знает! Я вижу это в глубине его глаз. Как он догадался, кто я такая и что меня сюда привело?!

Я паникую.

— Простите, мой господин, — вырывается у меня. — Я правда Жан-Поля ищу! Занимайтесь своими делами, а я пошла…

Хватка у него железная, но я высвобождаюсь одним быстрым рывком. Большого искусства при этом не показываю, но дело сделано — я свободна. Мигом вылетаю за дверь.

Оказавшись в коридоре, я во весь дух несусь к лестнице. Прыгаю через две ступеньки, потом чуть замедляю шаг и оглядываюсь. Гавриэла Дюваля нигде не видать. Я разглаживаю помятые юбки, расправляю плечи и возвращаюсь в большой зал. Заметив меня, Крунар вежливо прекращает светскую беседу и идет ко мне сквозь толпу.

Приблизившись, он вопросительно поднимает бровь:

— У тебя все как надо?

Я отвечаю:

— Будет, когда мы уберемся подальше отсюда.

Он ведет меня к двери. Я чувствую взгляд, который буквально ввинчивается мне в затылок. Знаю: стоит оглянуться, и я увижу глаза цвета грозовых туч.

Я снова сижу в кабинете матушки настоятельницы. Она пристально смотрит на меня, чуть подавшись вперед:

— Дюваль? Ты уверена, что он сказал — Дюваль?

— Да, пресвятая матушка. Именно этим именем он назвался. Не знаю только, настоящее ли оно. А еще у него был серебряный дубовый лист святого Камула, — добавляю я в надежде, что это чем-то поможет.

Аббатиса переглядывается с Крунаром, и тот неохотно кивает.

— Дюваль, — говорит он, — в самом деле служит святому Камулу. Впрочем, как и все рыцари и солдаты.

— Даже если и так, — отвечает аббатиса. — Взявшись выдавать себя за другого, раздобыть такую пряжку не составило бы труда.

Крунар ерзает на стуле:

— Но… это был и вправду Дюваль.

Аббатиса замечает:

— Он мог приехать туда и по совершенно другой причине.

— Мог, — неохотно соглашается Крунар. — Есть, однако, вероятность, что мы подцепили по-настоящему крупную рыбу.

Пронзительно-синий взор аббатисы снова обращается на меня:

— Как он отнесся к твоему присутствию там?

— Вначале вроде поверил, что я ожидала свидания, и повел себя игриво, но затем рассердился.

Очень хочется отвести глаза, пока она не догадалась, до чего бездарно я сыграла свою роль. Но стоит мне потупиться, и она только вглядится в мое лицо еще пристальней.

— Вспомни все, что он тебе говорил. Каждое слово!

И я в мельчайших подробностях передаю наш разговор. Когда умолкаю, она оглядывается на Крунара. Тот пожимает плечами:

— Это может не иметь ни малейшего значения. А может, наоборот, означать все, что угодно. Я теперь не рискну утверждать, будто знаю наперечет всех врагов герцогини. Они так умело скрываются под личиной союзников…

— Но чтобы Дюваль… — качает головой настоятельница.

Откидывается в кресле и прикрывает веками глаза. Молится она или размышляет? Трудно сказать… Возможно, то и другое одновременно. Я пользуюсь мгновением, чтобы перевести дух. Как бы я хотела сейчас забраться в постель и уснуть! Сегодняшнее служение не только воодушевило меня, но и вымотало до предела. А то, что Дюваль настолько легко раскусил мой обман, меня попросту потрясло. Я-то воображала, будто была близка к совершенству, однако сегодняшний вечер спустил меня с небес на грешную землю. Я мысленно пообещала себе впредь не пренебрегать уроками сестры Беатриз, посвященными женским искусствам. И пожалуй, надо будет нам с Аннит попрактиковаться друг с дружкой…

— Итак, — произносит аббатиса, открывая глаза. — Нам нужно предпринять следующее. Гости барона Ломбара намерены провести у него всю неделю. Канцлер же Крунар собирался отбыть ко двору, но взял и передумал… Не правда ли, канцлер?

Он кивает, потом разводит руками:

— Кто же знал, что моя лошадь захромает?

Настоятельница улыбается:

— Стало быть, он, делать нечего, вернется со своей юной спутницей в замок Ломбара. Ты же, — ее взгляд пришпиливает меня к стулу, — по возвращении найдешь способ переговорить с Дювалем еще. Желательно наедине. Если нам повезет, ты сподвигнешь его затеять с собой игру, попробовать соблазнить…

— Но, матушка!..

Ее лицо делается чужим и холодным.

— Разве ты не клялась употребить все свои умения и способности во славу Мортейна?

— Да, но…

— Никаких «но». Женские чары — точно такая же часть необходимого арсенала, как кинжал или твои любимые яды. За Дювалем необходимо понаблюдать. Ты сама обнаружила тому доказательства. Чем ближе ты к нему подберешься, тем больше тебе удастся узнать. Быть может, в постельной беседе вытянешь из него еще какие-то тайны.

Да уж, пожалуй. Скорее я уговорю саму аббатису сплясать гавот на улицах Нанта. Однако я оставляю свое мнение при себе. И так еле-еле справилась минувшим вечером. Начну спорить — и она может решить, что я вообще недостойна служить делу Мортейна.