В ноябре 1938 года эсэсовский журнал «Дас Шварце кор» опубликовал статью, где утверждалось, что евреи – «паразиты, не способные на работу вообще»{61}. Конечно, это была пропаганда. Однако полное расхищение еврейского имущества и бизнеса отчасти приближало реальность к этим обвинениям, поэтому насилие казалось оправданным. В общем, евреев надо было довести до состояния отчаяния и нищеты. Так проще контролировать. Не просто так другие богатели, пока евреи беднели.

На оккупированных нацистами территориях евреи превратились в легкую добычу для разнообразных краж и запугиваний. Давали взятки, чтобы уберечь себя от насилия и угроз, чтобы получить визу, чтобы не попасть в список на депортацию в рабочие лагеря и гетто. Германия показала пример, как должно проходить обогащение. Другие государства были только рады ему последовать, в том числе Словакия. Все, от простых солдат Глинковой гвардии[11] до самых высокопоставленных должностных лиц, все без исключения хотели поживиться.

Гуня Шторх, теперь фрау Фолькман, на себе почувствовала давление репрессий в 1938 году. Тогда декрет об исключении евреев из экономической жизни стал законом. Согласно ему, к 1 января 1939 года все евреи должны закрыть свои магазины и бизнес вообще. За этим последовало шесть лет отстранений и лишений прав.

Кульминацией этого процесса для Гуни стало лишение ценного имущества, и даже лишение одежды – по прибытии в Освенцим всех раздевали. У всех девушек, с которыми она познакомилась в модной студии – Марты, Брахи, Ирены и многих других, – были похожие истории о потере имущества. Им всем предстояло узнать, как можно жить, довольствуясь самым минимумом, необходимым для продолжения существования. Был запущен долгий и унизительный процесс, начавшийся с наглого хищения собственности, продвигаемого государством.

Согласно декрету 1938 года, еврейское имущество считалось Volksvermögen[12]. «Немецкий» использовался как синоним «арийского». Это относилось не только к ценным вещам типа украшений, предметов искусства, домов, машин и земель. Сюда также входили велосипеды, радио, мебель, одежда и швейные машинки.

Под руководством Германа Геринга в Германии было проведено огромное количество мероприятий по использованию еврейских денег для увеличения нацистского бюджета{62}. В 1930-х годах проводилась очевидная стратегия лишения имущества. Это была «ариизация» – насильственное изгнание евреев из бизнеса ради выгоды так называемых арийцев, не-евреев. Главной целью ариизации было не просто создание трудностей и страданий. В награду преступники получали непосредственно владение еврейским бизнесом и устранение конкурентов.

Согласно новым законам, «ариизатор» – арийский менеджер – мог присвоить бизнес, как правило, совершенно бесплатно, либо за небольшую сумму; не говоря уже о взятках, которые брали лица, заведующие бюрократией процесса ариизации. Тактика скрывалась за корпоративным языком: владение бизнесом можно было передать доверенному лицу. Это мог быть любой человек не еврейского происхождения, желающий начать новое предприятие, не потратив при этом кучу денег. Или человек, которого хотел наградить кабинет попечителей.

Это все коснулось и модной индустрии; нетерпеливые нацисты хватались за первую же возможность заполучить ариизированное текстильное предприятие. Магде Геббельс даже воспользовалась своим положением, чтобы помочь Хильде Ромацки, хозяйке-арийке модного дома «Ромацки» на популярной магазинной улице Берлина, Курфюрстендамм. Ромацки пожаловалась на «несправедливую конкуренцию» с еврейским ателье «Грете», которое располагалось чуть ниже по бульвару. В 1937 году Магда написала письмо, поражающее лицемерием, Германскому трудовому фронту, требуя закрытия ателье еврейки-соперницы: «мне лично было бы неприятно, да и в целом это постыдно – чтобы кого-то подозревали в использовании услуг еврейского ателье»{63}.

Хедвига Хёсс же наглым образом решила открыть ателье в Освенциме, где почти все «сотрудницы» находились в плену по одной-единственной причине – они были еврейками.

«Благодаря процессу ариизации многие разжирели – разжирели, как свиньи», – Ладислав Гросман, «Магазин на главной улице»{64}.

Только в одном Берлине было около 2400 текстильных бизнесов, принадлежавших евреям, – легкая добыча для недоброжелателей. В Лейпциге, где работала Гуня Фолькман, к ноябрю 1938 года силой заставили продать 1600 бизнесов. Оставшиеся 1300 просуществовали еще недолго{65}. Все, ради чего Гуня так долго и усердно трудилась, у нее совершенно законно могли в любой момент отнять.

Одна из теть Гуни вышла замуж за господина Гельба, владельца лейпциговского универмага. Дора, сестра Гуни, там работала. Гельбы попросили Гуню и ее мужа, Натана, помочь им бороться с ариизацией, которая сильно на них давила. Гуня с Натаном делали все, что было в их силах. Магазин купил немец, не-еврей, за крошечную сумму.

Это был рай для покупателей. Аризаторы знали, что евреям надо было продавать магазины, причем как можно быстрее. Они скупали предприятия за 40 процентов реальной стоимости, или даже всего за 10. Если инвентарь ликвидировали до продажи, покупатели могли спокойно прогуливаться среди вешалок одежды и корзинок с остатками ткани, и радоваться, если найдут выгодную покупку. Они все не были совершенными злодеями, однако радовались возможности извлечь выгоду из страданий евреев.

Поспешные продажи объяснялись не только ариизацией – евреи стремились как можно скорее покинуть Германию. Гуня тоже чувствовала это давление. На последние гроши ее родители раздобыли билеты и визы для эмиграции в Палестину. Сама же Гуня каждый день ходила по иностранным консульствам, в каждом вставая в очередь других взволнованных просителей, надеющихся подать документы на эмиграцию. Проводились бесконечные интервью и тяжелые опросы. Мало какие страны были готовы принять неограниченное количество эмигрантов; многих гонения евреев в Европе совершенно не беспокоили.

Прошения Гуни не приняли ни в Палестине, ни в Аргентине, на которые она надеялась больше всего. Наконец она добилась разрешения на въезд в Парагвай и купила два билета. Перспектива морского путешествия через полсвета на другой континент пугала, ведь там их ждала другая культура, так непохожая на привычную ей жизнь в маленьком горном городке, но если это был единственный способ спастись – оно того стоило. Где бы они с мужем ни оказались, ее швейные навыки точно пригодятся.

Но ничего не вышло. В последний момент немецкий консулат отменил выдачу разрешений, которые евреям было так сложно получить. Гуня осталась в Германии без возможности уехать.

В Братиславе Ирена Рейхенберг тоже испытала унижения и лишение собственности. Со 2 сентября 1940 года всех словацких евреев обязали зарегистрировать все свое имущество. Отец Ирены, Шмуэль Рейхенберг, послушно изложил всю информацию о своем обувном бизнесе. Его жизнь вертелась вокруг работы, семьи и субботних молитв в синагоге. Как и многие другие, он надеялся, что если будет делать все, что говорят, трудности можно будет пережить.

Ему принадлежало одно из 600 еврейских предприятий в Братиславе, многие из которых так или иначе были связаны с текстилем. Крупицы оптимизма и надежды на продолжение работы не оправдались.