Согласно первому закону ариизации, вступившему в силу 1 июня 1940 года, Шмуэля лишили права на работу. Этот закон запрещал евреям вести собственный бизнес в любой сфере. Он вернулся в маленькую квартиру в восемнадцатом доме на Еврейской улице. Без работы не будет денег. Без денег впереди ждали только голод и скитания.

У Ирены не было выбора, пришлось адаптироваться. Со временем она так согнулась под давлением непрекращающейся травли, что спасали ее только крепкая дружба с Брахой и ритм нитки с иголкой. Она наблюдала, как отец устанавливает стул и маленький столик у окна и разкладывает инструменты. Друзья и знакомые со всей улицы приходили к нему с предложениями подработать, он как всегда качественно выполнял все заказы, надеясь взамен получить кожу и приборы для шитья.

Жить дальше было очень тяжело. По закону он не мог работать, как раньше, но как же еще зарабатывать? Еврейские благотворительные организации располагали ограниченными ресурсами, в основном направляя помощь тысячам отчаянных беженцев, вынужденных бежать из Чехословакии – они думали, что в Германии будет безопаснее.

Некоторые недобросовестные словаки стремились поскорее прибрать к рукам лучшие еврейские магазины и предприятия, а судьбы хозяев их особо не волновали. Швейное предприятие Саломона, отца Брахи Беркович, над которым он так трудился, было отнято у него и передано католику той же сферы деятельности – к нему перешли клиенты, запасы и репутация.

За год Центральный офис экономики Тисо передал более 2000 словацко-еврейских предприятий в руки арийцев, в том числе ателье Берковичей. Приобрести еврейский бизнес через ариизацию было невероятно просто. Иногда изначального владельца оставляли в качестве сотрудника, особенно если новый арийский хозяин понятия не имел, как управлять бизнесом. Иногда же его просто выталкивали за дверь. Отцу Брахи выбора не предоставили – его тут же выгнали.

Десять тысяч еврейских предприятий в Словакии были ликвидированы в соответствии с ариизацией. Всю извлеченную прибыль направляли в специальное управление представителя СС Дитера Вислицени. Более тысячи этих предприятий были текстильными магазинами. Рулоны ткани, раньше с гордостью выставленные на витринах, где их рассматривали заинтересованные покупатели, исчезли. Ариизаторы все распродали. Купившие ткань, возможно, не знали, из какого магазина изначально ткань к ним попала. Возможно, им было все равно{66}.

В Праге произошло примерно то же самое. За такими же сегрегацией, регистрацией и разграблениями последовала хищная алчность. До вторжения желтых звезд евреям успешно удавалось ассимилироваться в пражском обществе. Любая собственность, стоящая более 10 000 чешских крон, конфисковалась и закладывалась в некий банковский счет в Праге. Чеки прилежно выдавали для поддержания иллюзии, что это лишь на время, и собственность будет возвращена. Но потом началась ариизация бизнеса, коснувшаяся шикарной модной индустрии Праги, от высокой моды до скромных швей на дому.

Даже в 1939 году клиенты (неевреи) убеждали хозяев любимых еврейских салонов, что нацистский антисемитизм никак не повлияет на их преданность. Люди все еще заказывали у еврейских портних наряды в стиле «Шанель», как носят в Париже, или что-то совершенно оригинальное, местное. Но что бы ни хотели их клиенты, как только в ателье приходил ариизатор и требовал показать всю бухгалтерию, все бумаги, все списки сотрудников – сопротивляться было бесполезно. Иногда бизнес покупал преданный сотрудник, уверенный, что это всего лишь предупредительная тактика. Новый хозяин решал, будет он уважительно относиться к новой покупке или сделает приоритетом заработок.

Из модных журналов тихо и незаметно, безо всяких комментариев, исчезла реклама еврейских магазинов и услуг. Кирпичные магазины выстояли ариизацию, сохранив ту же одежду и ту же обувь, но еврейские названия закрашивали, а ярлыки снимали.

У портних вроде Марты Фукс больше не было права заведовать швейным делом. С 1938 года целью Марты (как и Гуни в Лейпциге) было бежать из Европы. Она была достаточно дальновидной, чтобы понять – еврейское имущество пока чего-то стоит, но еврейская жизнь вскоре потеряет значение. Марта поселилась в отеле «Юлиш» на знаменитой Вацлавской площади. На этом прекрасном бульваре находились Национальный музей, современные офисные здания, обувной магазин фирмы Bat’a и торговый центр, открытый до Великой войны.

Но в «Юлише» Марта остановилась по особой причине. Ей надо было находиться рядом с транспортными узлами и посольствами других стран. Она отчаянно надеялась попасть на поезд, добраться до порта и уплыть в Латинскую Америку. Все свободное время она проводила над испанским словарем вместо модных журналов и стояла в очередях на визы, а не за большими скидками. Но когда Эквадор каким-то чудом стал выдавать визы, было уже поздно. Немцы разрабатывали новые планы, направленные на задержание евреев, а не на запугивания, мотивирующие их покинуть страну{67}. Марте пришлось вернуться в Братиславу.

После осени 1941 года слоган «Евреи, прочь!» уже означал депортацию. В чешском городе Терезине, который немцы называли Терезиенштадтом, сделали гетто. Это был якобы «образцовый город» только для евреев, на деле же – лагерь для временного держания перед отправлением в куда более страшное и мрачное место.

«Совершенно спонтанно я решила научиться шить», – Ирена Рейхенберг{68}.

Что могли сделать молодые люди перед лицом такой всепоглощающей силы?

Марта, Ирена, Рене, Браха и десятки тысяч других испытали на себе человеческую жестокость. Для них жесткие антиеврейские законы были не пустыми словами. С помощью этих законов их лишали прав и имущества.

С каждым лишением они становились только ближе, не падая духом.

Многие женщины в Европе – и во всем мире – обращались к изготовлению одежды, чтобы заработать на жизнь. Считалось, что эта профессия подходит женщинам, да и не требует особого оборудования. На оккупированных немцами территориях женщины были вынуждены взяться за нитки с иголками, чтобы заработать на хлеб. При свете из окна, от лампы или свечки, между домашними делами и заботой о домочадцах, женщины склонялись над работой, шили костюмы, чинили распустившуюся шерсть, вышивали яркие узоры.

Одна братиславская еврейка, Грете Рот, открыла курсы плетения в конце 1930-х годов, когда стало ясно, что ее мужа скоро лишат юридической практики. Она одела всю семью в костюмы, которые сшила с помощью простой домашней швейной машинки{69}. В протекторате семнадцатилетняя Катька Фельдбауэр училась на «отлично», пока ее не вызвали в кабинет директора и не сказали забрать свои вещи: «Евреи, прочь!». Поряженная, она ушла и устроилась на работу к портнихе, которая была ариизатором еврейского бизнеса. Катька зарабатывала на хлеб и скрывалась в задней комнате{70}. И Грете, и Катьке вскоре предстоит поселиться с портнихами Освенцима.

Покинув школу, Ирена Рейхенберг решила использовать появившееся свободное время и освоить новый навык. Этим навыком стало шитье. Старшая сестра