Другие рабочие в раздельных подразделениях, занимались сортировкой ношенных немецких униформ. Вшивых, заляпанных кровью, иногда – с дырами от пуль. Они отбирали одежду, которую можно было спасти и починить для других солдат{82}. Компания Hugo Boss, как известно, использовала рабский труд в пошивке формы для НСДАП и эсэсовцев. Некоторые компании, получавшие выплаты от вермахта, когда-то принадлежали евреям и были ариизированы, например, портные Többens & Schultz в Варшавском гетто.

После двенадцатичасового рабочего дня без обеденного перерыва, швеи получали небольшую порцию супа и право на жизнь{83}. «Право на жизнь» не было метафорой. По ходу войны разрешение на работу было единственной защитой от депортации в загадочные места с незнакомыми названиями, которые вскоре станут синонимами массовых убийств – Треблинка, Хелмно, Белжец, Собибор. К примеру, токари на фабрике униформы Schwartz Co. В Яновском лагере неподалеку от Львова прекрасно знали, что если они не будут работать – их убьют{84}.

Возможно, некоторые владельцы бизнесов в гетто оправдывали принудительные работы тем, что это все делается на благо отечества, приближает их к победе в войне. Однако оптовые заказы одежды у гражданских были еще выгоднее вермахту, чем покупки по сниженным ценам. Уличная одежда приносила больше денег. Многие крупные берлинские компании сознательно использовали рабский труд евреев, в том числе и детский труд. В частности – известные фирмы C&A, компания нижнего белья Spiesshofer & Braun, после войны переименованная в Triumph. Почти четверть годовой прибыли C&A за 1944 год была сделана работниками Лодзинского гетто{85}.

Лодзинское гетто гордо рекламировало огромное количество продуктов, созданных для гражданского потребления. В переписке между компаниями и менеджерами гетто выражается полное удовлетворение договором, согласно которому евреев выгнали с работы и из дома и отправили на производство одежды для немцев, которые, вероятно, хвалили себя за «очистку» бизнеса и магазинов одежды от евреев{86}.

Фартучки, сюртуки, лифы, пояса, детская одежда, мужские костюмы… Высокая мода и функциональная одежда… Ни на одном предмете одежды не было бирки, указывающей, что вещь произведена в гетто, что швы на ней – на километрах ткани – прогонялись под машинкой деревянными руками сгорбленных рабочих.

Подневольные рабочие трудились в битком набитых людьми, душных и грязных помещениях, на реквизированном оборудовании и с импровизированными материалами. Но даже в таких условиях они создавали прекрасные вещи, привлекающие элитных клиентов, которые проезжали через жуткие, наполненные болью сцены жизни в гетто, на примерки элегантных модных костюмов. Ханс Бибов поощрял подобные предприятия, особенно хваля профессиональных еврейских швей и портних{87}.

Бригитт Франк, жена Ханса Франка, генерала-губернатора оккупированных польских территорий, даже брала с собой маленького сына Никлауса на шопинг в гетто. Позже Никлаус вспоминал, как выглядывал из окна «мерседеса» и видел «тощих людей в мешковатой одежде и детей, которые глядели на меня выпученными глазами». На его вопрос «Почему они не улыбаются?», Бригитт отвечала резким «ты не поймешь». Затем говорила водителю притормозить на углу, где продаются меха и «вполне приличные» корсеты{88}.

Лили, золовка Бригитт, часто ездила в Плашов, концлагерь недалеко от Кракова, для купли-продажи, и говорила евреям: «Мой брат – генерал-губернатор. Если дадите мне что-то ценное, я могу спасти вам жизнь»{89}.

Пока Бригитт Франк покупала меха и ходила на примерки новых костюмов, ее муж работал над ужесточением фашистского режима, строившимся на угнетении и эксплуатации. Ко всем полякам на немецкой территории относились как к существам низшего сорта – их можно было избивать, грабить, убивать. Евреям в Польше приходилось еще хуже. Иногда они подвергались нападениям со стороны местных антисемитов, которым не надо было искать причину, чтобы разбить окно в еврейском магазине или запугать покупателей. Когда стали открывать гетто, некоторые поляки сочувствовали страдающим еврейским соседям, другие же с готовностью прибрали к рукам еврейский бизнес{90}.

Сохранились данные о преступлениях поляков, в том числе некоторых полицейских отрядов, которые принимали участие в немецкой «охоте на евреев» – выискивали евреев, которые успели спрятаться. Они получали немного денег в награду, но успешный охотник, как правило, также получал одежду евреев, отправленных на смерть. В самый мрачный период расхищение еврейского имущества дошло до раздевания трупов. Крестьянин, которого заставили закапывать застреленных коллаборационистской полицией евреев, забрал себе платье, ботинки и головную повязку в качестве компенсации, но потом пожаловался: «Я сразу не заметил, но на спине платья была дырка от пули»{91}.

Такие убийства не были частым явлением. На востоке действовали организованные и хорошо оснащенные нацистские отряды смерти. Они переходили из города в город, убивая евреев группами, целыми общинами. Десяткам тысяч жертв приказывали раздеться перед расстрелом. Не оставлять же хорошую одежду в погребальных ямах.

Все это вершилось под эгидой Ханса Франка. Семья Франков вошла в круг общения Хедвиги Хёсс, когда они с мужем переехали из Берлина в генерал-губернаторство и новый концлагерь в Освенциме.

Хедвига пошла дальше Бригитт, которая просто покупала корсеты в гетто, – она собрала группу «персональных» портних, хотя в начале 1940-х эти женщины и не представляли, какая судьба их ждет. Пока гетто строили и швейные машинки жужжали на текстильных фабриках, две мастерицы, которым предстояло в ближайшем будущем измерять фигуру Хедвиги для изготовления нижнего белья, пока еще были в относительной безопасности.

Одной из них была Герта Фкус, двоюродная сестра Марты, весьма симпатичная девушка из словацкого города Трнавы. Герта только успела закончить обучение корсетному мастерству, когда судьба направила ее по неожиданному пути и представила ей неожиданных клиенток{92}. Другой была Алида Деласаль, французская коммунистка из Нормандии, арестованная в феврале 1942 года за распространение антинацистских листовок, спрятанных между слоями розового кутиля в корсетах клиенток{93}.

Если бы не война, не нацистский гнет и не желание Хедвиги Хёсс сделать свой силуэт более стройным, Герта и Алида никогда бы не встретились. Поезда с совершенно разных концов рейха привезли этих женщин, как и Браху, Ирену, Марту, Рене, Гуню и миллионы других напуганных пленников, в новую извращенную цивилизацию – структурированный ночной кошмар концентрационного лагеря.

«Как-то мы получили несколько потрясающе вышитых детских шуб из Румынии или Украины. У нас всех дыхание перехватило. Мы залили эти меха слезами», – Герта Мель, концлагерь Равенсбрюк{94}.

В 1939 году евреям в Трнаве, родном городе корсетной мастерицы Герты, сообщили, что им нельзя посещать магазины в то же время, что не-евреям, и что они обязаны сдать все украшения и меха{95}.

В Немецком рейхе меха, собранные через щедрые пожертвования и реквизиции, сортировали и подгоняли под армейские нужды.