«Не беспокойтесь, я чувствую, что скоро всё будет!» – отвечал я с большой убежденностью. Для меня самым важным являлось то, что моя кампания прощения и примирения распространилась по всей Руанде. Я пытался добиться, чтобы мой фонд начал работать, как разрешенная неправительственная организация.

Цели «Фонда Кизито Михиго за Мир» были ясны – упрочить Мир и Примирение после геноцида 1994 года. Если это принесет мне деньги, это хорошо, но не они мне необходимы. Я ощущаю себя посланником прощения и примирения в первую очередь, а только затем – музыкантом.

Искусство – служение этому призванию, но никак не наоборот. Моя цель – не петь, не развлекать публику и продавать музыку. Моя миссия – это наставлять или даже учить прощению и примирению тех, кто выжил в геноциде в Руанде. На самом деле до сегодняшнего дня я считал, что эти духовные и человеческие ценности важнее всего в моей жизни. Я искренне верю в это.

Любовь моих приемных родителей оказалось такой собственнической, что ей всегда требовалось моё физическое присутствие. По-человечески я их понимал на все 100 процентов. Это нормальное человеческое желание всех родителей, но я, к сожалению, не мог его удовлетворить, потому что я был обуян моими амбициями и моим проектом. Разочарование моих приемных родителей, которым очень хотелось побаловать их собственного нового ребёночка, но которые не видели меня, кроме как в СМИ, с 2011 по 2014 год, было настолько велико, что наши контакты вскоре почти что прервались.

Я считаю, что их ожидания были всегда завышенными, и я не мог им соответствовать. Мне кажется, что нужды родителей, у которых никогда не было детей, не могут быть полностью удовлетворены усыновлением. И особенно усыновлением взрослого человека. Когда я оказался в тюрьме, когда я снова нашел контакт с ними, я попросил у них прощения за моё отсутствие. Я нисколько не жалею о том, что пытался сделать что-то для своей страны, даже если это произошло не так, как ожидалось. Встреча с моими приемными родителями и мои отношения с ними – это что-то священное. Для меня это проблеск божественной любви в моей жизни. И то, чему я научился в этих отношениях – если я когда-нибудь решу усыновить ребенка, я сделаю это не для своего счастья, но для его счастья. Я ничего не буду ждать от него взамен, потому что, если я чего-то жду или требую, то любовь становится соглашением. А соглашение – это не любовь.

8. Мои встречи с президентом Кагаме

Первая встреча:

В апреле 2010 года, когда я был в Кигали, я через премьер-министра Бернара Макуза, обычно приглашавшего меня к себе каждый раз, когда у меня были каникулы, попросил встречи с президентом Кагаме. Также я написал официальное письмо с просьбой о встрече. Я хотел лично встретиться с президентом и спросить его, не сам ли он ли распорядился выделить мне стипендию на обучение, и если это так, поблагодарить его и представить ему мой проект Фонда Кизито Михиго за Мир. Когда проходила неделя официального поминания 16-й годовщины геноцида, президент принял меня в своём бунгало. Я был в черном костюме, белой рубашке и галстуке в чёрно-белую полоску.

Я прибыл на такси, был тщательно обыскан на входе, а также сильно раскритикован военными из президентской охраны. По их словам, машина была недостаточно чистой для того, чтобы проехать дальше. Машина припарковалась очень далеко, и я направился к бунгало. Военные, которые меня сопровождали, позволили мне взять с собой мой фотоаппарат, но попросили сделать один снимок для пробы. Что я и сделал.

Я вошел в бунгало, в котором был огромный экран на стене. Я смотрел CNN в ожидании прибытия президента. В рубашке с длинными рукавами и в брюках из «обычной» ткани президент вошел в бунгало. Я поднялся и ждал, когда он подаст мне руку. Он подал. Он указал мне на кресло, в которое я должен был сесть, и сел справа от меня. Он привел съемочную группу телевидения и убавил громкость телевизора. Я молчал. Он подозвал кого-то и велел предложить мне сока или воды. Я попросил воды.

Он взглянул на меня и сказал: «Bite?» («Как дела?») Я начал: «Хорошо, господин Президент, во-первых, я хочу поблагодарить Вас за приглашение. Я не уверен, знаете ли Вы обо мне. Меня зовут Кизито Михиго, я родился в Кибехо… и так далее…» Он слушал меня очень внимательно. На самом деле на этой встрече я обнаружил не того человека, которого я ожидал встретить, о котором я был наслышан из СМИ. Я думал, что передо мной будет очень сильный, с военной выправкой человек, у которого нет большого количества времени на разговоры с такими людьми, как я. Но тот, кого я встретил, был человек обстоятельный, внимательный и умеющий слушать.

После того, как я рассказал ему всю мою жизнь, а особенно те ее моменты, которые были связаны с геноцидом и моими усилиями в деле прощения и примирения (история Бландин и мои концерты в Европе были среди прочих), я спросил его, не он ли поручил выплачивать мне стипендию для обучение музыке? Он подтвердил, что это было его распоряжение после того, как премьер – министр поговорил с ним обо мне. Он сказал, что когда назначал мне стипендию, он не знал, что я тот, кто выжил в геноциде. Он поздравил меня с успешным окончанием учёбы и поблагодарил за инициативы в деле распространения Примирения.

Он признался мне, что для него в прощении есть нечто героическое, поскольку это выше человеческих способностей. По его словам, «месть оправдана, поскольку мы делаем зло тому, кто нас оскорбил. Но прощение – это добро, которое не оправдывается человеческим разумом, но просит превзойти себя». Мне понравились его слова, и я позволил себе поддержать его фразой: «Да, господин Президент. Прощение есть Благодать Божья, но желание должно исходить от самого человека».

Я рассказал ему потом о своих проектах – о Фонде Кизито Михиго за Мир и о школе классической музыки в Руанде. Ему было любопытно узнать о такой школе. Я объяснил ему, что музыка в Руанде никогда не была предметом, преподающимся в школе. Традиционные произведения великих руандийских композиторов не были записаны в партитуры, не были архивированы, а потому не были известны, не исполнялись за рубежом. Я сказал ему, что нужно научить молодых руандийцев музыке Моцарта и Бетховена, изучая при этом и нашу собственную музыку, и наши традиционные инструменты. Ему