Бледный свет зари понемногу просачивался сквозь мокрые кроныдеревьев.

Вдобавок к непрекращающейся измороси от земли сталподниматься туман, и темные стволы елей и пихт медленно растворялись во влажномсером облаке.

Гарион, открыв полусонные глаза, увидел силуэты Дарника иТофа. Оба стояли возле погасшего очага у входа в шатер. Гарион аккуратно,стараясь не разбудить жену, выбрался из-под одеяла и надел влажные башмаки.Потом встал, набросил на плечи накидку и вышел на улицу. Взглянув на сумрачноеутреннее небо, он произнес спокойным голосом человека, вставшего до восходасолнца:

— Все еще сыплет, как я посмотрю.

Дарник кивнул.

— Такой уж сезон, теперь неделю не разгонит, а то ибольше. — Он открыл кожаный мешочек, висевший на поясе, и достал оттудатрут. — Огонь надо бы разжечь.

Тоф, огромный и безмолвный, подошел к шатру, взял парукожаных ведер и пошел вниз по крутому спуску к источнику. Несмотря на своигигантские размеры, двигался он сквозь мокрый кустарник почти бесшумно.

Дарник стал на колени у очага и аккуратно сложил в центресухие ветки.

Рядом с горкой он положил трут и достал кремень и железо.

— Как там Полгара, спит еще? — спросил его Гарион.

— Лежит с закрытыми глазами. Говорит, что так приятнополежать в тепле, когда кто-то разводит огонь. — И Дарник улыбнулся,приятно и открыто.

Гарион тоже улыбнулся ему в ответ.

— Это оттого, что все эти годы она всегда встаетпервой. — Он помолчал. — Как она себя чувствует после сегодняшнейночи? Все переживает? — спросил он.

— Я думаю, — сказал Дарник, нагнувшись над очагоми высекая искру, — она уже немного успокоилась.

При каждом ударе железа о кремень сноп искр вылетал у негоиз-под рук.

Наконец трут задымился, и кузнец стал осторожно раздуватьуголек, пока не возник крошечный язычок пламени. Он поместил это пламя подсухие ветки, и они с треском занялись.

— Вот и загорелось, — произнес он, убираяпогашенный трут обратно в кожаный мешочек вместе с кремнем и железом.

Гарион пристроился рядом и стал ломать длинные сучья.

— Ты держался сегодня ночью героем, — сказалДарник, подкладывая вместе с Гарионом сучья в огонь.

— Я думаю, не героем, а ненормальным, — сухоответил Гарион. — Разве кто в здравом уме полезет в такое дело? Несчастьев том, что я оказываюсь в центре таких событий, еще не успев понять, как этоопасно. Иногда я задумываюсь: может, дедушка прав, утверждая, что тетушка Полроняла меня в детстве и я ударялся головой?

Дарник усмехнулся.

— Я немножко сомневаюсь в этом, — сказалон. — Она всегда очень осторожна в обращении с детьми и другими хрупкимипредметами.

Они подбросили еще дров в костер. Гарион, увидев, что огоньвесело пляшет на поленьях, встал. Красноватый свет костра проникал сквозьтуман, и все вокруг казалось нереальным, словно ночью они невзначай пересеклиграницу реального и вошли в царство волшебства.

Пришел Тоф с ведрами, и в этот момент из шатра появиласьПолгара, расчесывая длинные черные волосы. Единственный белый локон над левойбровью почему-то казался сегодня утром раскаленным добела.

— Какой хороший костер, дорогой, — сказала она,целуя мужа, а затем посмотрела на Гариона. — Как ты себя чувствуешь, всенормально?

— Что? О да, прекрасно.

— Может, какие порезы, ссадины, ожоги, которых ты незаметил ночью?

— Нет. Похоже, я вышел из этого поединка без единойцарапины. — Гарион помолчал, не решаясь задать ей вопрос. — Мы тебядействительно расстроили сегодня ночью, Полгара? Я имею в виду — Эрионд и я?

— Да, Гарион, но это было ночью. Что бы ты хотел назавтрак?

Некоторое время спустя, когда бледный рассвет стал увереннеепробираться сквозь деревья, вылез наружу и Шелк. Дрожа всем телом, он протянулруки над костром и стал с подозрением всматриваться в то, что кипело в котле уПолгары, поставленном на плоском камне у огня.

— Опять эта размазня? — недовольно произнес он.

— Овсяная каша, — поправила его Полгара, помешиваяв котле длинной деревянной ложкой.

— Какая разница!

— Есть разница. Помельче овес или покрупнее.

— Помельче, покрупнее — все равно одно и то же,Полгара.

Она посмотрела на него, подняв бровь.

— Скажи-ка, принц Хелдар, отчего ты по утрам вечно всемнедовольный?

— Потому что терпеть не могу утро. У утра естьединственный смысл — не давать, чтобы ночь и день столкнулись лбами.

— Может, один из моих тонизирующих напитков придасттебе свежесть.

Он устало посмотрел на Полгару.

— А, не надо, спасибо, Полгара. Теперь, когда я совсемпроснулся, мне лучше.

— Рада за тебя. Кстати, не мог бы ты чуть-чутьотодвинуться? Мне нужен этот край — поставить ветчину.

— Как тебе будет угодно.

Шелк повернулся и ушел в шатер.

Белгарат, лежавший от нечего делать на своей постели поверходеяла, с удивлением взглянул на маленького драснийца.

— Для умного человека ты слишком часто позволяешь себекапризничать и взрываться, — сказал Белгарат. — Приучись не трепатьнервы Полгаре, когда она готовит.

Шелк что-то проворчал и взял в руки свой изъеденный мольюмеховой головной убор.

— Пойду-ка проверю лошадей, — решил он. — Нехочешь прогуляться?

Белгарат взглянул на уменьшающуюся кучку дров возле костра.

— Неплохая идея, — согласился он и встал спостели.

— И я с вами, — сказал Гарион. — Надо немногоразмяться. Похоже, я спал на корне эту ночь.

Гарион набросил ремень ножен меча на одно плечо и тоже вышелиз шатра.

— Даже не верится, что это было, правда? — тихопроизнес Шелк, когда они вышли на поляну. — Дракон какой-то. Сейчас, присвете, вообще все кажется прозаичным.

— Не совсем, — возразил Гарион и указал на обрубокчешуйчатого хвоста дракона, валяющийся на краю поляны. Самый его кончикпо-прежнему немного шевелился.

Шелк кивнул: