— И что тебя не устраивает? — полюбопытствовал он. — Мне кажется, Ваня, что эта прекрасная работа достойна только восхищения…

— Так в том, Ларик, и вся загвоздка! — воскликнул художник-реставратор. — Люди восхищаются и даже не подозревают, как их оболванивают! Даже Варенцов, уж на что прекрасный профессионал, и тот не сразу понял…

Чего не понял директор музея, полковник в отставке не дослушал: в его сознании вдруг кое-что прояснилось.

— Точно! — кивнул Забродов в ответ своим мыслям. — Варенцов Вениамин Александрович!

Иван недоуменно посмотрел на седовласого товарища, который витал где-то в облаках и, осторожно дернув его за рукав куртки, поинтересовался:

— Ты чего, Илларион?

— Варенцову на вид лет под шестьдесят? — вопросом на вопрос ответил полковник.

— На вид где-то так, — удивленно подтвердил художник, — хотя он намного старше.

— А на подбородке у него вот такой небольшой шрам, — уверенно сказал отставной офицер военной разведки, проведя указательным пальцем по нижней части своего лица.

— Точно, — согласился светловолосый художник и растерянно посмотрел в глаза Забродову. — А ты откуда его знаешь, Константинович?

На лице пенсионера вдруг мелькнула тень озабоченности и даже какой-то вины.

— Да так, — односложно ответил он, — видел утром…

Павловец недоуменно посмотрел на Забродова:

— Как «утром»?

— В парке, когда был на пробежке, — пояснил тот.

— А… — протянул собеседник. — Точно! Он же тоже по утрам бегает.

— Да… — понуро опустив голову, тихо произнес инструктор спецназа ГРУ, — бегал…

— Почему «бегал»? — переспросил Павловец, не понимая, почему Забродов употребил глагол в прошедшем времени.

Илларион Константинович на мгновение замялся, обдумывая, как мягче сообщить товарищу о смерти Варенцова. Однако ничего толкового на ум отставному полковнику не пришло.

— Он умер… — нехотя произнес Забродов.

— Как «умер»? — не веря в услышанное, переспросил художник. — Отчего?

— Не знаю, Ваня, я ведь не медэксперт, — пожал плечами инструктор спецназа ГРУ и неуверенно добавил: — Но подозреваю, что твоего директора музея хватил сердечный удар.

— Не может быть! — тихо произнес Павловец и еще тише добавил: — Его убили!

Теперь пришла очередь удивляться седовласому пенсионеру.

— Ты че, Ваня, с катушек съехал? — с некоторым беспокойством спросил Забродов. — С чего это ты решил, что его убили?

— Потому что он знал! — загадочно ответил художник и посмотрел через проход в другой выставочный зал, словно кого-то хотел увидеть. — Да, Константинович, его убили! Необходимо сейчас же сообщить министру культуры…

— О чем?

Павловец промолчал и задумался, принимая новое решение.

— Нет, Илларион, — вдруг твердо произнес реставратор, — нужно сразу обратиться в милицию!

— Ваня, при чем здесь милиция? — повысил голос седовласый пенсионер.

— Да ведь Варенцов, Илларион, все знал, и поэтому… — стал объяснять художник-реставратор, однако резко оборвал фразу на полуслове.

— И что там Варенцов? — поинтересовался подошедший высокий бородатый мужчина лет сорока пяти в дорогом костюме. — И до тебя, господин Павловец, долетела грустная весть о смерти директора?..

Двое приятелей резко повернулись к нему.

— Да… — с трудом выдавил Павловец, сильно побледнев.

От проницательного взгляда инструктора спецназа ГРУ не ускользнула резкая перемена в настроении приятеля, и он смерил взглядом подошедшего мужчину, который оценивающе посматривал то на бледного реставратора, то на его седовласого товарища, машинально и слегка нервно трогая пальцами свою черную с проседью, аккуратно подстриженную бороду.

— Очень жаль… — протяжно вздохнув, произнес бородач. — Хороший был специалист, добросовестный работник, многое хотел сделать… Но, так сказать, взвалил на себя очень много проблем, вот сердечко и не выдержало!

— Не имею чести знать, как вас величают… — произнес полковник.

— Минчинский Геннадий Станиславович, — вежливо улыбнувшись, представился высокий мужчина. — Для друзей просто Геннадий. Занимаюсь антиквариатом, живописью и всем прекрасным в этом мире, даже иногда грешу мелким бизнесом.

И, переведя взгляд на Павловца, добавил:

— Не правда ли, Иван?

— Да, Гена… — растерянно улыбнувшись, подтвердил художник.

Бородач остался весьма доволен ответом собеседника и повернулся к его седовласому приятелю.

— А как вас величать? — поинтересовался Минчинский.

— Забродов Илларион Константинович, — сухо и четко ответил отставной полковник ГРУ. — Пенсионер.

— Очень приятно, — улыбнулся Геннадий Станиславович. — Так что вас интересует, господин Забродов? Что-нибудь из мира прекрасного?

— Да нет, благодарю, господин Минчинский, прекрасным я сыт по горло, — слегка усмехнувшись, вежливо ответил Забродов и кивнул головой в ту сторону, где были выставлены «гениальные» работы нового любимца художественных критиков.

— Я вижу, уважаемый пенсионер, вы неплохо разбираетесь в живописи, — сделал комплимент собеседнику бизнесмен.

— В рамках школьной программы, — слукавил седовласый инструктор спецназа ГРУ.

— У вас расширенные рамки, — улыбнувшись, еще раз похвалил Забродова Минчинский и тут же задал вопрос: — Так что вы хотели узнать?

— Я хотел бы узнать, откуда у вас данные о том, что у Варенцова сдало сердечко?

Вопрос был для Минчинского не то чтобы неожиданный, но, по всей видимости, из разряда неприятных. Однако антиквар быстро нашел что ответить.

— Да тут все об этом говорят, — равнодушным и даже как бы безразличным тоном произнес он.

Инструктор спецназа ГРУ не очень-то поверил в искренность ответа собеседника.

— И кто же?

— Да я уже и не помню, — слегка побагровев, раздраженно ответил Минчинский, — кто-то ляпнул, да это и неважно, господин Забродов…

— Понятно…

Забродов не стал настаивать на уточнении, а Минчинский повернулся к Павловцу и, расплывшись в белоснежной улыбке, произнес:

— Я, собственно говоря, Ваня, к тебе… Поинтересоваться, как продвигается работа. И ты знаешь, хочу предложить тебе еще один заказ! Весьма интересный и выгодный!

— Нет! Я больше не беру заказов, — наотрез отказался Павловец и, слегка замявшись, добавил: — Да и прежний что-то у меня не очень движется…

Минчинский не столько удивленно, сколько недовольно сверкнул глазами.