— Ты не пойдешь к графу! — хрипло воскликнул он. — Ты что… хочешь, чтобы его обвинили в укрывательстве преступника? Ты понимаешь, что у него отберут, как у изменника, и титул и землю? — Он был так взволнован, что крик прорвался, но был так же ужасен, как и шепот.

— Тебя обвинили в измене?

Он кивнул, сверкнув глазами.

— Но изменников они вешают сразу!

Расправа в то время была мгновенной.

Он махнул рукой:

— Побег. — Он тяжело дышал. — А теперь я собираюсь бежать в Америку.

Америка. Так далеко. Шон прав — отец не должен стать укрывателем преступника. Страницы истории Ирландии полны такими случаями отъема земель и титулов. Но он не может, не должен уехать от нее навсегда.

— Тебе не обязательно уезжать в Америку. — Она услышала в своем голосе отчаяние. — Нам поможет Девлин.

Он дернулся, и в какой-то миг ей показалось, что он бросится на нее. Но он остановился.

— Нам? При чем тут ты?.. И мне он тоже не поможет.

— Но Девлин захочет помочь. Он один из самых влиятельных людей в Ирландии, и у него связи с правительством. У него много приятелей в адмиралтействе…

— Нет! — Он вдруг очутился одним прыжком рядом, все тело сотряслось дрожью; в страшном волнении, охватившем его, он не мог подавить эту дрожь. — Почему ты… никак не поймешь? Тот человек, который четыре года назад ушел из дома… Он не вернулся! — Шон впал в бешенство, глаза засверкали, лицо раскраснелось.

Она струсила, но была втайне рада, что он наконец проявил живые человеческие чувства.

— Неправда, он вернулся! И стоит передо мной.

— Он умер! — крикнул он в отчаянии. — Шон О'Нил — мертв.

Ее ужаснули эти слова, как и его желание заставить ее в это поверить.

— Я теперь — Джон Коллинз, беглый преступник. И я не потащу Девлина за собой в ад!

Она была напугана, но не его криками, а тем, что с ним сделали, в кого он превратился.

— Если бы Шон был мертв, я бы это знала! — И вдруг кулаком ударила ему в грудь.

От неожиданности он дернулся, но она снова ударила, рука у нее была не легкой.

— Замолчи! Если бы Шон был мертв, он не стал бы защищать своего брата так яростно. Не знаю, кто такой Джон Коллинз, и не желаю знать.

И она горько заплакала.

Он отступил и, кажется, попытался обрести хладнокровие. В нем, казалось, шла внутренняя борьба, и Эль притихла. Потом погладила его по щеке, чувствуя, как он постепенно успокаивается. Он был плохо выбрит, но это не имело значения. Она любила его так сильно, как никогда, хотя это казалось невозможным. И прикосновение вновь пробудило ее нерастраченную нежность и потребность в ласке. Если бы он позволил ей обнять его и обнял ее в ответ!

— Не плачь.

Она не замечала, что слезы струятся по ее щекам.

— Как я могу не плакать, когда ты числишься в беглых преступниках? Должен снова покинуть дом? И когда я хочу обнять тебя, прикоснуться к тебе, ты не даешь сделать этого. Ты никогда больше не вернешься?! Посмотри, на кого ты похож. — И она снова заплакала.

— Не надо, Эль.

Слезы сразу перестали литься. Как давно он не называл ее этим привычным когда-то, уменьшительным именем, которое сам придумал. И ей захотелось невозможного — увидеть вновь его улыбку, с которой он когда-то смотрел, когда не сердился на нее. Она не шевелилась и все еще держала у его щеки руку; и в его пустых глазах вдруг зажегся огонек, или это сверкнула слеза?

— Граф не поможет. И Девлин тоже. Они не смогут. Ты должна это понять. — Теперь он говорил спокойно.

— Нет! Я все понимаю. И Девлин может тебе помочь. Он никогда не станет уклоняться от помощи брату, он не трус. Он так скучает по тебе. Почти как я.

— Я убил английского солдата, — оборвал он ее, — был суд, меня признали изменником, никто не может мне помочь. Я покидаю страну завтра.

Если бы он ударил ее со всей силы, она меньше была бы ошеломлена. Он уезжает завтра? Она пошатнулась, и он протянул руку, чтобы поддержать ее.

Его сильная, большая, так хорошо знакомая рука накрыла ее руку, как бывало много раз. Но теперь прикосновение вызвало другое чувство, пронизавшее все ее существо, это было прикосновение мужчины, для которого она готова на все. Она хотела стать его женщиной. Выбора нет — она последует за ним.

— Сядь, тебе, кажется, плохо, ты упадешь.

Он прекрасно знал, что она никогда в жизни не падала и обморок. И не обратила внимания на его слова.

— Когда отплывает твой корабль?

Он опустил черные густые ресницы, спрятав глаза, и, отпустив ее руку, повернулся к ней спиной.

— Когда? — требовательно снова спросила она и встала так, чтобы видеть его лицо.

— Завтра ночью. — Наконец он посмотрел на нее прямо, и она увидела в его глазах жалость.

Он ей лгал. Но нет, не может быть, ведь он никогда в жизни не лгал ей. Ему надо спрятаться до отъезда. Потом она поедет с ним.

— Я еду с тобой.

Он взглянул удивленно.

— Но ты выходишь замуж.

— Я еду с тобой, и ты меня не остановишь! — сказала она с тихой яростью. Он уже однажды покинул ее, и больше она не позволит ему этого.

Они долго смотрели в глаза друг другу.

Наконец он твердо сказал:

— Нет, ты выходишь замуж. Твоя свадьба завтра.

И впервые после появления Шона она подумала о Питере. Как она собирается поступить с Питером? Теперь она не может выйти за него.

— О чем ты думаешь?

— Ты все еще можешь угадывать, о чем я думаю?

— Возможно, — поколебавшись, согласился он.

Она искала его взгляд, но он упорно не желал смотреть на нее.

— Тогда ты должен знать, что я не выйду за Питера.

— Но прошлым вечером ты была от него в восторге.

Ее удивил тон, которым это было сказано, она почти не расслышала его хриплый шепот.

— О чем ты? — И вдруг густо покраснела. — Ты был там прошлой ночью? Был? — Она вдруг вспомнила в деталях вечер, флирт с Питером… Значит, он за ней следил. Может быть, видел, как ужасно она вела себя за столом, когда выпила лишнего, как стыдно было ей перед семьей Питера и всеми гостями, они могли заметить, что ее язык заплетается от выпитого вина.

И вдруг услышала:

— Почему тебя оставили с ним наедине?

Значит, он был на террасе и видел, как она целует Питера.

— Что ты видел?

Она вела себя неприлично, была просто бесстыдной.

— Все. — И нетерпеливо стал расхаживать взад-вперед.