деда Мироненко.

— А ты почем знаешь?

— А я сама только оттуда.

— А что ты там делала?

— С девчатами играла.

Васька остановился.

— Павлушка, смекаешь в чем дело?

— В чем?

— А это они за дедом следят. Должно быть, пронюхали, собаки.

— А впрямь. Смотри-ка, Васька, они всем разнесут.

— Вот это так, так...

Ребята задумались.

— А если нынче у дела собрание?

— Тсс... ты...

— Выследят, да казакам донесут, а?

— Дашка, а ты знаешь?

— Больше вас знаю, да помалкиваю.

— Будешь с нами?

— Эге.

— Надо, брат, скорее ребят своих собирать; говорил тебе утром давай ребят соберем, так нет, вдвоем захотел,—забурчал Павлушка.

— Ладно. Я побегу за Колькой, Петькой и Филькой, ты беги за Гришкой. Андрюшкой и Савкой, а ты, Дашка, зови Гараську, Бориса...

— А я своих девчат приведу.

— Да ну тебя с твоими девчатами!

— Ага. думаешь хуже твоих ребят будут?

— Ну, ладно, только скорей, а собираться под вербой. Знаете где?

— Знаем.

Все разбежались.

Через полчаса под вербой шло таинственное совещание. Командовала всеми Дашкина подруга Фенька. Она была старше всех и всех на голову выше.

— Сколько нас тут?—басила Фенька.

— А вот сосчитаем.

Насчитали одинадцать* человек.  *(так в оригинальном тексте)

— Три с той, три с той, три с той и два с этой стороны. На брюхах ползти. Как кого перехватим — верхом и рот затыкать, а будет кричать, так по морде, чтоб не орал.

— А если их больше?

— Нет, стойте, не так раздумала Фенька.— Надо, чтоб они не успели казаков собрать. Место окружим, а как кто из Тишкиных ребят будет пробираться,—так мы его цоп! и на землю, и рот зажмем. Поняли? А один должен к деду незаметно пробраться и все ему рассказать.

— Я к деду поползу, —сказал Васька.

— Нет я,—сказала Дашка.

— Куде* тебе!  *(так в тексте)

— Ишь ты, тебя глупей! Тебя увидят -догадаются, а меня увидят—скажу, что мать к Фомнчихе послала, завтра, мол, хату мазать надо.

— Верно,—скомандовала Фенька,—Дашка к деду поползет.

— А правда,--спросил Колька,—что большевики вот-вот придут?

— А ты думаешь неправда, ответил Павлушка,—а прошлую ночь слыхал, как пушки бубухали?

— А правда, что они никого не трогают?

— Конечно, правда. Кто против них не идет, того не трогают.

— И музыка у них есть?

— А что-ж ты думаешь?

— Как настоящие солдаты?

— Еще лучше.

— И на конях?

— А ну, довольно вам,—скомандовала Фенька.—Раз, два, три — по местам!

Ребята разбились на кучки и поползли в разных направлениях. Дашка поползла впереди всех. Ночь была такая темная, что на три шага нельзя было ничего разобрать.

Дашка осторожно доползла до плетня. Вдруг ей кто-то шепнул:

— Тишка, это ты?

Дашка шопотом и баском ответила:

— Я.

— Перелезай через плетень.

Дашка молча перелезла.

— Что, Тишка, видно кого-нибудь?

Дашка, затаив дыхание, молчала.

— Я тоже перелезу, слышь, Тишка!

— Тсс... сказал она,—сиди там.

— Ползи к хате,— не унимался какой-то советчик.

— Сама знаю,—сказала Дашка и спохватившись, поправилась, еще более понижая голос.

— Сам...

— Тишка... Слышь, Тишка...

Дашка, еле переводя дух, мчалась уже к хате. Подбежав к окну, она тихо постучала. Никто не отзывался. Стукнула еще раз. Ответа не было. Стукнула громче.

Среди молчаливой ночной тишины звонко разнесся стук пальца по стеклу

Тук... Тук... Тук...

Вдруг ее кто-то сзади схватил. Она тихо вскрикнула и хотела вырваться.

Дашка узнала голос деда.

— Дедушка!

— Чего?

— Ой, дедушка, знаешь что? —И скоро, скоро рассказала ему все, что знала.

Дед погладил ее по голове и улыбнулся.

— Беги, Дашка, домой. Никого у меня нема и Глушина нема. Все еще вчера ушли. Иди домой и ребятам скажи, чтоб домой шли, видишь ночь-то какая, а? Слышишь?

Вдали один за другим раздались пушечные выстрелы.

— Слышишь, деточка? Бегите все домой, да осторожненько.

Дед наклонился и поцеловал Дашку.

— Цветочки вы наши!

Дашка, ничего не разбирая, бросилась бежать. Перешагнув через плетень, она сбежала в овражек и тихо крикнула:

— Фенька!

— Ну, что, ну, что?—отозвалась та.

— Никого там нет, большевики идут, слышишь?

Где-то еще грохнул орудийный выстрел.

Фенька условно свистнула.

Ребята стали собираться.

На свист собралась и Тишкина компания.

Оба лагеря сбились в одну кучу.

Разрывая ночную тишину, снова один за другим грянули два орудийных выстрела.

— Ага, наши идут! — крикнул Васька.—Айда ребята, по домам.

Красные и кадеты рассыпались по хатам.

НАШИ ПРИШЛИ

Утром в станице поднялся переполох.

— Большевики, большевики подошли!—раздавалось со всех сторон.

Люди метались.

Одни поспешно собирались возле станичного правления и вооруженные винтовками, бомбами, саблями и револьверами строились в ряды и отправлялись за станицу на фронт. Другие хватали первые попавшиеся подводы, усаживали в них насильно взятых людей и, сунув им в руки лопаты, гнали рыть окопы. Третьи без толку метались по двору станичного правления, о чем-то кричали, шумели, распоряжались и вносили еще большую бестолковщину и, наконец, четвертые вытаскивали из-под застрех, выкопывали из земли винтовки, подвязывали к поясу сумки с патронами и закутками да садочками пробирались к глухому кладбищу, на окраину станины.

Время от времени доносились орудийные выстрелы и ружейный треск.

— Пора,— сказал Глушин собравшемуся на кладбище отряду. Идите за мной!

Около сорока вооруженных людей двинулись в путь по глухим окраинным уличкам, прилегавшим к стороне, противоположной бою.

Через плетни глядели недоумевающие лица.

— Оце большевикам в обход пишлы,— говорили между собой казачки.

— Глядит-ка, да оце-ж все городовики,* —недоумевали другие.

Кто-то подогадливей донес атаману:

— Господин атаман, як же оно так, шо у самой станицы городовицкий отряд?

— Какой такой отряд?

Бросились конные в погоню, но Глушин обошел уже станицу и шел в тыл окопам. Впрочем окопы были уже пусты. Под натиском наступавших большевиков, люди, сидевшие в них, бросали оружие, и мчались, как угорелые, либо на станцию,

* Иногородние, граждане неказачьего сословия.

где стоял на парах готовый к отступлению поезд, либо в станицу, поспешно выбрасывая из карманов патроны, чтобы не оставалось никаких улик в вооруженном сопротивлении.

С высокой вышки станичного правления сбежал атаман и, быстро вскочив на лошадь, помчался вон из станицы.

— Ишь как утекает, проклятый,—смеялась Анна,