неровности, похожие на маленькие шрамы, пятнили её словно яйцо перепелки.

— Почему так? — спрашивала она Сфена.

— Исключение… — отвечал отец, пожимая плечами.

Разве могло это мудреное слово дать ей объяснение? Чтобы она не сильно отличалась от своего родителя и не вызывала лишних вопросов, Сфен выдумал её красить, и теперь периодически девушка натиралась болтушкой из Изумрудной водоросли.

Но слабое здоровье под краской не спрячешь, и девчонка постоянно простужалась.

— Пойду белье менять, — бросила Бёрк.

— В четвертой комнате не нужно, там никого нет, — предупредила Полли, усаживаясь на низкую скамеечку и пододвигая к себе корзину с овощами.

— Знаю.

Глянув на кухарку, Бёрк незаметно стащила с тарелки, приготовленной для постояльцев, оладушек и сунула его в рот — плата за гадость, которую ей пришлось пить.

— Потом поможешь мне с репой, — сказала Полли и смахнула с желтого клубня макушку.

— Будешь запекать?

— Нет, отварю на гарнир к кролику.

— О-о-о! — Бёрк радостно встрепенулась — остатки со столов всегда отдавали им со Сфеном. — Кролик!

Бёрк любила поесть.

— Даже не мечтай. Все куски поделены между постояльцами, лишних сегодня не будет.

— У-у-у-у, — уныло протянула Бёрк и поплелась к лестнице.

5. Оборотни

Вереница всадников растянулась по дороге длинной гусеницей. Следом катили две большие телеги, затянутые парусиновыми пологами. Мирно поскрипывали деревянные оси колес, изредка позвякивали доспехи на крепких телах верховых. На длинном древке копья, воткнутого в передок главной телеги, развевался красный флаг с вышитой на нем профилем головой волка. Памятуя о мирном времени, черного зверя изобразили не скалящимся, а гордо смотрящим вперед.

В пластичных движениях и хищных профилях ехавших, сразу узнавалась волчья порода. Оборотни. Редкие гости в этих краях.

Их лошади шли мягким аллюром, крупные копыта тяжеловозов поднимали облака пыли. Массивные и мускулистые лошади были под стать оседлавшим их спины воинам. Двуликие предпочитали эту породу другим из-за силы и выносливости. Конечно, тягачи уступали тонконогим скакунам в резвости и скорости, но кроткий нрав и мягкая поступь с лихвой компенсировали их неповоротливость.

Два ехавших впереди всадника, походили на своих коней не только силой, но и мастью. На вороном ехал брюнет с вьющимися волосами — Гелиодор Вафт, последыш из далекой стаи Дикого ветра. И сразу было видно, что он здесь глава, альфа. Оборотень словно пропитался силой всего своего народа. Гордая осанка, величественный разворот плеч Серьезные, карие глаза такие темные, что издалека кажутся черными. Взгляд отчужденный, с врожденной надменностью и толикой высокомерия. Одежда на нем не яркая, пошита просто, но качество материи и хорошее шитье говорили о дороговизне и достатке. Такую народ с достатком покупает не на показ, а для удобства.

На соловом коне с бледно-желтой гривой ехал рыжий оборотень с зелеными глазами — Тумит Сэт, бета, правая рука и нареченный брат альфы Полная противоположность вожака. Его куртка расшита золотой тесьмой, сапоги привлекали взгляды сочно-красным цветом. Сразу становилось ясно, что это любитель всеобщего внимания. На лице ироничная полуулыбка, в глазах — жажда приключений. Тумит лениво оглядывал окрестности, вертя кудлатой головой, и со стороны могло показаться, что оборотень делает это от скуки. Только стая знала, что Тумит отбывает свою очередь дозорного.

Оба всадника были почти одного возраста: двадцати восьми лет один, второй чуть младше. Они встретились еще юными щенками и с тех пор объезжали Широкие земли в одной связке. К ним в компанию набились такие же отщепенцы, и теперь вся гурьба гордо именовала себя стаей Черного зверя.

Гелиодора разморила дневная осенняя теплынь, и он, убаюканный плавным шагом своего вороного, беспечно придремал. Конь почувствовал послабление и не преминул этим воспользоваться. Чуть притормозив, угольно-черный здоровяк пропустил вперед шедшего справа жеребца. Выгнув шею, словно змея, он резко укусил своего соседа за заднюю ляжку.

— Аа! — вскрикнул от неожиданности всадник, едва не вылетевший из седла, когда его конь после подлого нападения резко взбрыкнул и рванул в сторону, забыв о седоке.

Гелиодор сразу проснулся.

— Вот дрянная скотина! — закричал он на своего коня и дернул поводья.

— Он опять это сделал, — обиженно сообщил Тумит, возвращаясь на дорогу.

— Что поделаешь, такой характер, — вздохнул Гелиодор.

Его конь отличался от своих собратьев. К безупречно красивой внешности прилагался злобный и мстительный норов.

— Все потому, что других лошадей родили кобылицы, а твоего выплюнула сама бездна.

Вороной зыркнул на Тумита блестящими глазами и всхрапнул, будто давая понять, что запомнил и оскорбительные слова, и обидчика.

— Просто у Шторма слишком развито чувство справедливости. — вступился за свою скотинку Гел.

— Что справедливого в укусах исподтишка?

— Твой Колос не пропустил его при въезде в город, помнишь?

— И что?

— Он конь вожака и всегда должен идти первым.

Тумит зло сплюнул в дорожную пыль.

— Да он искусал уже весь табун. Будешь уверять, что его обидел каждый?

— Шторм как главный следит за порядком. Наверняка у него были на то причины.

— А стая? Всякий из нас хоть раз носил на шкуре отметины от его зубов.

— Зато вы все испытываете к нему почтение.

— Страх…

— Уважаете его.

— Ненавидим…

— И любите…

Тумит хохотнул, давая понять, что альфа говорит абсурдные вещи.

— …По-своему, конечно. Но нельзя же не любить такого красавца!

Оборотень ласково потрепал жеребца за чуб и нежно провел ладонью по иссиня-черной шкуре, переливавшейся на солнце. Конь действительно был красив. Ровного цвета, без единой помарки. В тон телу, густая грива и хвост, доходивший до земли. А как хорош в езде! Отзывчивый и чуткий, словно натянутая тетива. Он стоил Гелиодору огромных денег, а его братья по стае расплачивались за соседство с ним вечной настороженностью.

— Ты не умеешь выбирать ни лошадей, ни женщин, — покачал головой Тум. — Они слишком дорого тебе обходятся.

— Но ведь стоят того? — хитро прищурился Гел.

Брат ему завидовал. Это читалось в тоне и взгляде, брошенном через плечо.

Последняя любовь альфы была бурной и всеобъемлющей. Как истинный оборотень, он полностью отдался охоте на выбранную самку и победил! Потратив целую кучу золота.

— Я не уверен, что хотел бы в свою постель эльфийку…

— А я не знал, что волки умеют лицемерить, — блеснул крупными клыками Гелиодор.

— Нет, серьезно. По мнетак они холодней сосулек, свисавших зимой с Темных гор.

— Ты ошибаешься. Элириданна не такая.

— Ну и имечко… Только услышав его, я бы повернул назад.

— Согласен, с ней не так просто, как с гномкой и с гоблинихой. — И оба, словно заговорщики, оглянулись и посмотрели на Сфелера.

У оборотней необычайно чуткий слух, и вся стая не специально, но слышала каждое слово.

Сфел скривился.

Летом он как-то напился гномьего рома