понял, что надо успеть надеть кольцо, пока никто другой не перехватил. Такие девушки долго одни не остаются.

– Хватит болтать! – злюсь я. – Это тебя не оправдывает!

Больше всего меня бесит то, что он вот так беззастенчиво заявляет о том, что я ему нравилась и нравлюсь. Не делает вид, что стала безразлична. Не козыряет независимостью.

Не так положено себя вести бывшим жениху и невесте, расставшимся на пороге загса!

– Не оправдывает. Но и ты была хороша, – ухмыляется он. – Я тебе не изменял, не гулял, не пил, работал, как ненормальный, обожал до полусмерти, а ты отменила свадьбу из-за такой ерунды!

– Отменила! – я, наконец, понимаю, что кроссовки уже не спасти и перестаю скрести подошвой о траву. Отдуваю волосы с лица и смотрю на него с вызовом. – А ты и обиделся, как маленький. Даже не попытался меня вернуть!

Свят высоко поднимает брови, заслышав в моем голосе мирные нотки.

Делает несколько шагов ко мне, выбираясь на сухой пол, и останавливается совсем близко.

– А ты бы не обиделась на моем месте? – тихо спрашивает он.

– При чем тут я? – пожимаю плечами.

Он не может удержаться от смешка и качает головой. Сердце на мгновение екает и проваливается, когда я вижу ямочки у него на щеках. Они появляются, только когда ему по-настоящему весело, от дежурной улыбки их не бывает.

– Действительно, – говорит Свят. – Ни при чем. Во всем виноват я.

– Конечно. Наконец-то ты поумнел!

– Согласен. Лучше поздно, чем никогда, – он вынимает руки из карманов и обнимает меня за талию, притягивая к себе. – Но все еще можно вернуть.

Смотрю ему в глаза.

Ищу в них насмешку. Тайный план.

Многоходовочку. Стратегию и тактику офисной войны.

А нахожу только искры и отсветы голубого неба над стеклянной крышей.

Он что – серьезно?

А если он серьезно – то как я?

Разжимаю пальцы и смотрю на сломанный и смятый стебелек подснежника в своей ладони.

Я совсем забыла о нем, и теперь нежные лепестки вяло поникли.

– Нет, нельзя вернуть, – говорю я, глядя на подснежник, и мне хочется плакать. Зачем он его сорвал? – Время ушло, Свят. Я уже замуж не хочу. Не хочу ждать тебя с остывающим на плите борщом до полуночи, пока ты там зависаешь с друзьями. Мне больше нравится лежать в джакузи среди дорого пахнущих свечей, пить французское шампанское и смотреть в панорамные окна моей квартиры в модном доме. Мне нравятся массаж каждый вечер, морские ежи и устрицы на ужин и дорогие машины.

– У тебя нет дорогих машин.

– Зачем мне их покупать, если я могу каждый вечер ездить в новой? С новым мужчиной?

Я даже не делаю никакого усилия. Просто полуоборачиваюсь через плечо, глядя на ладонь Афанасьева у себя на талии – и она сама сползает с меня.

А он, хоть и остается на месте, чувствует себя рядом со мной все более неуютно.

У меня было пять лет на тренировку этого взгляда Снежной Королевы.

– Раньше я так же рассуждал, – у него кривая ухмылка и ни одной ямочки на щеках. – А ты злилась и говорила, что истинны ценности – близость и доверие, а не роскошь и вседозволенность, которую дают деньги.

– Видишь, – я роняю изломанный подснежник на землю. – Ты был прав тогда. Хорошо, что я вовремя это поняла.

Разворачиваюсь и иду к дверям. Мне холодно и хочется закутаться в пару пледов и одеяло.

Вслед мне доносится:

– Нет, права была ты. Но я вовремя не понял.

12.

После тяжелого разговора Свят, на этот раз без стенаний, берет фонарик и отправляется в подвал, буркнув:

– Гляну, что там с генератором.

Я же сижу в теплой гостиной, раскидав листы бумаги по кофейному столику, и черчу на них какие-то бессмысленные схемы, пытаясь понять, как теперь перенаправлять рабочие процессы. Павел Андреевич на самом деле даже не в последние полгода перевалил все дела на меня. А куда раньше. Это происходило постепенно, и я даже не замечала, что он лишь «свадебный генерал» на переговорах.

Суровым мужикам в грузоперевозках действительно проще общаться с кем-нибудь мужского пола. Зато когда дела идут наперекосяк – им уже все равно, кто разруливает проблемы и на кого орать.

– Сима? Сима, ты слышишь меня? – раз в час звоню своим, узнать, как продвигаются дела. – Где вы?

– В автобусе! – радостно кричит наша младшая бухгалтерша. – Песни поем!

– В автобусе – это прекрасно, – терпеливо вздыхаю я. – А автобус где?

– Где-то на дороге! – делится она ценной информацией. – Тут кругом снег и елки!

– Замечательно… Ну ладно, хоть едете…

Обшарив дом, нахожу еще несколько березовых чурбачков в прихожей и притаскиваю из зимнего сада сухой хворост, сложенный в уголке. Надеюсь, что это не какие-нибудь ценные образцы. Но между замерзнуть насмерть или жечь мебель я все еще выбираю замерзнуть. Но уже начинаю склоняться в сторону выживания.

– Сима! Вы как?

– Пьем!

– Что пьете?

– Что находим, то и пьем! В основном коньяк!

– А почему песен не слышно?

– У нас колесо пробило, водитель менять пошел!

– Час от часу не легче… – вздыхаю я. – Надолго он?

– Говорит – полчасика еще и поедем!

Каждый раз слезая обратно с чердака, где торчу из окошка, я бросаю взгляд на сплетение проводов интернетного хозяйства в слабой надежде, что у Афанасьева что-то получилось и он запустил генератор. Но огоньки не горят, ничего не гудит, а в доме становится все холоднее. Приходится даже надевать куртку, чтобы лазить на чердак.

– Представляешь, у водителя понос, не может выйти из сортира на заправке, застрял! – Сообщаю я Святу, спустившись в подвал.

Наверху одной смертельно скучно, не хочется ни работать, ни читать, и я решаю развлечь его новостями.

Он разгибается и трет щеку тыльной стороной ладони, оставляя на ней грязный след. Белая рубашка давно измята и тоже вся в черных пятнах. Однако ему, как ни странно, идет.

Изможденный вид, грязь на щеке, закатанные рукава рубашки, падающая на глаза светлая челка – ух! Прямо механик из романтических девичьих грез, медленно вытирающий руки ветошью перед тем, как наброситься с поцелуями.

Свят, правда, с поцелуями не спешит.

Щурит