промах! Пер уже раз стрелял в него с солью и с серебром[19], но с того хоть и перья полетели, а он и ухом не повел, точно ему отсалютовали только. И на другое утро опять за ту же лукавую игру!

— В него что в камень стрелять! — убежденно сказал Пер. — Я раз подобрался к нему, когда он токовал тут на взгорье посреди дороги, у самого мостика. Вокруг него собралось никак штук семь его самок, а сколько еще в лесу было! Так и гнусили и лопотали за каждым кустом. Те, что были на виду, бегали вокруг него, вытянув шею, приседали и лебезили перед ним. А он себе сидел и надувался, что твой граф. Потом вдруг как распустит хвост колесом, да и давай вертеться и мести крыльями вокруг ног и подпрыгивать — вот настолько! Я тогда еще не знал, что это за молодец, а то бы сейчас пальнул в него, прежде чем он заговорит себя от выстрелов, но мне забавно было поглядеть на него. Только что он расходился вовсю, прилетает другой глухарь, поменьше, и тоже давай щелкать. Вот так потеха пошла. Старик развернул хвост, надул перья да как защелкает — во мне так и екнуло, а другой ему отвечает, — тоже молодец был. Тут старик на него и налетел, клювы, перья — все в одну кучу, только треск пошел по лесу! Уж так-то они наскакивали друг на друга, клевались, царапались и били друг друга крыльями. Разъярились так, что ничего не слыхали и не видали; право, кажется, руками бы их можно было взять. Наконец старик изловчился, ударил на другого, схватил за вихор да так обработал, что тот запищал, даже жаль стало; таскал-таскал старик его за вихор, потом подмял под себя и чуть не верхом на нем подъехал к самым моим ногам. Тут я приложился и выстрелил. Другого сразу наповал убил, а старик все сидит на нем да теребит его. «Ну, коли ты такой задорный, — думаю я, — будешь моим!» Зарядил ружье, только хотел прицелиться, как он встрепенулся и взлетел прямо кверху. И это всего в десяти шагах от меня! Право слово! Чтоб вовек в птицу не попадать, коли я вру!

Вечер был довольно теплый, и птицы в лесах славили весну.

В другой раз я тоже был в этих местах и слышал, как он уселся тут, — как вот сегодня вечером. Сел он на старую сосну. В самую полночь, пока еще ни одна птица не проснулась, я и отправился туда. Вот начал он свою игру — на этот раз вел ее честно — и так старался, что сосна дрожала: и «щелкал», и «удары отбивал», и «токовал» — все на одном месте. Во время четвертого скирканья я подобрался к нему на выстрел. Он сидел низехонько на ветке. «Ну, теперь-то ты мой!» — думаю себе и зарядил ружье серебряной монеткой сверх дроби. Да как бы не так! Выстрелил, а он прямо кверху, хоть перья-то и полетели. Не берет его!

— Завтра все-таки попробуем добраться до него, Пер. Теперь мы ведь знаем, где он сидит, — сказал капитан, слегка подтрунивая над Пером.

— Ну, за ним гоняться-то — разве ни одной птицы больше в лесу не останется! — отозвался Пер полусердито. — Впрочем, — прибавил он с некоторой насмешкой, — если капитану угодно! — А я пороховинки на него не брошу. Да и скажу вам тоже, — продолжал он положительным тоном, — такого токованья ведь и не услышишь! Птица-то какая! Такой другой нет. Он и видом-то особый. По крайней мере в полтора раза крупнее других глухарей.

— Да, пожалуй, эта старая бестия не стоит заряда! — сказал капитан. — Мясо у него, верно, жесткое и горькое, не лучше сосны, на которой сидит. А все же хотелось бы доканать его, чтобы положить конец его плутням! Сколько раз он нас за нос водил! Я тоже стрелял по нему, да всякий раз на таком расстоянии, что и думать было нечего попасть. Разумеется, глупо два раза стрелять по тетереву на большом расстоянии, сами знаете, — обратился он ко мне, — да что же прикажете делать, так уж пришлось в тот раз: я услыхал, что эта каналья Сара-Андерс тоже подбирается к нему! Но, — прибавил он, подмигивая мне незаметно для других и тем давая знать, что имеет в виду подзадорить Пера Сандакера и заставить его развязать язык, — когда мы доберемся до сэтера, я расскажу вам про одно свое приключение с зайцем. Тот был почище вашего глухаря.

Скоро мы отыскали на сэтере пустую пастушью хижину, где уже дожидался нас парень с собаками, — он не ходил с нами на взгорье. По распоряжению капитана он проветрил помещение и развел огонь в очаге. Когда мы поснимали с себя охотничьи доспехи и плотно закусили из капитанской дорожной кисы[20], капитан с напускной серьезностью принялся рассказывать свое приключение с чудесным зайцем.

— Когда я еще был офицером, стояли мы раз летом в лагерях в Тотене. Я взял с собой собак, чтобы можно было охотиться. Раз после обеда стою я в кухне, собираюсь на охоту вечером; входит один из наших хозяев, я и спрашиваю у него:

— А что, много тут зайцев?

— Есть таки, — отвечает он. — Тут вот недалеко в Сукестадском поле бегает материк. За ним погонялись немало, да нет, не дается! — и он глубокомысленно покачал головой.

— Не дается? Это что за вздор? Значит, собак хороших не было? Вот как мои подымут, — живо в наших руках будет! — И я погладил свою свору; собаки так и рвались в поле.

— Да, как же! Держите карман! — оскалил зубы хозяин.

Я прямо отправился в Сукестадское поле и не успел спустить собак, как заяц показался. Тут-то пошла гоньба! Да толку не вышло. Он так несся, так вилял, так путал след, что собаки то и дело теряли его, потом опять подымали косого, и опять он выделывал те же штуки — до нового куста. Я кидался во все стороны, стрелял несколько раз, но, конечно, все пуделял. Под конец заяц уселся шагах в сорока от меня у ельника. Я дал выстрел и иду себе спокойно взять его, подхожу к ельнику — зайцем и не пахнет, а лежит какая-то палка да тряпка! На другой день пришлось чистить