Поступивший в следующее дежурство звонок я бы назвал кошмаром каждого родителя: ребенок не дышит. Хотя при виде месячного младенца сразу стало понятно — помощь опоздала. Врачи «скорой» долго и отчаянно бились, пытаясь вдохнуть жизнь в крохотное тельце. Что расстроило и взбесило меня больше всего: этой смерти можно было избежать. Малыш гулил бы в своей кроватке, если бы родители уложили его не на животик, а на бочок — сон в этой позе снижает риск внезапной детской смерти на пятьдесят процентов. Мы с женой буквально наизусть выучили книги по уходу за ребенком, когда ожидали Кристину, и купили специальную подушку, чтобы малышка не переворачивалась во сне. Я отказываюсь понимать, как некоторые родители могут быть столь невежественны.

На следующий день я выезжал на убийство, где у жертвы не было лица — полголовы снесло выстрелом из винтовки. Глаз висел на ниточке нерва, остатки мозга все еще трепетали внутри разнесенной черепной коробки. Никогда ничего подобного не видел — впрочем, как и приехавшие парамедики. Фрагменты мозга и осколки черепа мы потом собирали на тротуаре в радиусе 8 метров.

В гетто даже животные жестоки. В начале прошлого месяца поступил звонок о взбесившемся питбуле. По собравшейся у места происшествия толпе и доносящимся крикам я понял: произошло что-то очень скверное. Мы протолкались через шокированных зевак, среди них было немало детей, и увидели грозно рычавшего питбуля, из пасти которого свисало что-то мягкое, вялое и окровавленное. Жертвой стала крошечная чихуа-хуа с розовым поводком; питбуль набросился на нее и загрыз прямо на глазах у кричащей владелицы. Я люблю собак, и мне стало не по себе при виде этой сцены.

Постоянная жестокость, которую я наблюдал с первого дня службы в полиции, начала на меня действовать: я стал замечать, что тоже становлюсь безжалостным. После ранения я уже не церемонился с грабителем, сопротивляющимся при аресте, или агрессивным супругом, который попытался ударить меня в лицо, когда я пришел в его дом помешать ему избивать жену и детей. Я слишком легко выходил из себя в таких ситуациях, и мне не нравилось, во что я превращался. Я не хотел стать садистом с жетоном, о которых пишут газеты после очередного проявления непомерной жестокости.

Чтобы расслабиться в выходные и выбросить дела из головы, я взял в привычку встречаться с друзьями за кружкой чего-нибудь в «Кейт Кэссиди» в Квинсе. Однажды вечером, хотя пришел тогда с девушкой, я не мог отвести глаз от темноволосой красавицы за дальним столиком. Она тоже была не одна, и я не решился завязать разговор. Девушка не выходила у меня из головы весь следующий день. Я спросил приятелей, не знает ли кто ее имени. Никто не знал. Но несколькими днями позже в «Джентри», другом баре в Квинсе, я сразу заприметил высокую красавицу брюнетку. Кто-то, наверное, назовет это любовью с первого взгляда, а я возражу — со второго. Незаметно подойдя поближе в надежде заговорить, я разглядел, что это та самая молодая женщина, на которую я пялился в «Кэссиди». Просто сегодня у нее другая прическа.

Мы разговорились. Оказалось, я встретил свою копию, только на женский лад: двадцатилетняя Дженнифер Ланфранко была такой же вспыльчивой, прямолинейной и упрямой, как я. Именно это я искал в женщинах — мне требовалась та, что сможет противостоять мне на равных, а не отделываться кротким «да, Ральф». Я был счастлив узнать, что Джен тоже обожает кино и работает в фирме, сдающей для съемок мебель и прочую обстановку. Вроде бы именно они предоставили кровать для фильма «Экзорцист». (Годом позже мы поженились, я предложил купить ту кровать, но Джен зарубила идею на корню, опасаясь навлечь на дом беду. Я не стал спорить — наши отношения и без того были достаточно бурными.)

В 1990 году, когда мы с Джен поженились и родили первую дочку, я ощутил не просто призвание, а настоящую потребность участвовать в том, что теперь называю Работой. Мы с Джен были в молле, выбирали одежду для новорожденной Кристины, когда мне на глаза попался книжный магазин. Я, видите ли, не могу пройти мимо книжного, не посмотрев новые поступления. Зная о моем увлечении оккультизмом, Джен указала на заголовок «Жатва Сатаны». Увидев, что это книга об одержимости дьяволом и что дело расследовали Эд и Лоррейн Уоррен, я схватил ее и понес к кассе. Дома я не смог выпустить книгу из рук и прочитал ее от корки до корки в тот же день.

Захваченный романом, обострившим духовный голод, мучивший меня уже давно, я позвонил Уорренам. Не знаю, почему вдруг решился, ведь я читал их романы много лет, но мне и в голову не приходило звонить. Возможно, я не был готов работать для Бога, пока не создал семью — жена и ребенок сделали меня сильнее. Я думал, что утратил веру, но она оказалась совсем близко, на самой поверхности, хотя я этого не осознавал. Работа меня ждала. Или, может, это я ждал ее, не знаю. Я понял, что не смогу жить по-прежнему.

На мой звонок ответила Лоррейн, и я признался, что восхищен ее смелостью. Она спросила, кто я по профессии. Услышав, что коп в Южном Бронксе, она сказала:

– И вы восхищаетесь моей смелостью? По-моему, это мне нужно вами восхищаться!

Взволнованный разговором с авторами, чьи произведения читаю много лет, я сказал, что мечтаю с ними поработать. Лоррейн мягко спросила, понимаю ли я, о чем прошу.

– Многие уверены, что хотят этим заниматься, пока не попробуют, — предупредила она.

Я чувствовал, что готов к Работе, но попросился на занятия, которые Лоррейн с мужем проводили у себя дома. Мы долго говорили, и про себя я удивлялся полному отсутствию звездной болезни у известной писательницы и парапсихолога. Я попросил прислать мне всю литературу о Работе, которая у них есть, и продиктовал адрес. Неожиданно Лоррейн оживилась:

– Подождите-ка, Ральф, таких совпадений не бывает.

Я ждал на телефоне, а через минуту Лоррейн Уоррен сказала в трубку, что один из ее специалистов, Джо Форрестер, бывший полицейский, тоже живет в Квинсе. Когда она дала мне адрес, я чуть не упал с дивана: дом находился в двух кварталах от моего. Более того, в том доме полжизни прожила моя жена. В Нью-Йорке миллионы жителей. Каковы шансы, что два человека, позвонившие Уорренам, живут практически по соседству? Мы с Лоррейн согласились, что это не простое совпадение.

Воодушевленный, я позвонил Джо. Мы побеседовали, после чего встретились на углу улицы. Джо оказался здоровяком — выше метра девяноста, и двигался с уверенностью спецназовца. Позже я узнал, что он герой вьетнамской войны, награжденный «Пурпурным сердцем» за боевое ранение. Мы присматривались друг к другу: Джо знал, что я вооруженный полицейский и могу оказаться психом, да и у меня были сомнения на его счет: он работал в службе юридической помощи оператором полиграфа и мог оказаться убежденным либералом.

Я думал, мы не найдем общего языка, потому что я арестовываю преступников, а он помогает их отпускать. К счастью, я не успел записать его во враги: выяснилось, что Джо отличается прямолинейностью и с ходу заявляет: «Подонок виновен», если результаты проверки на полиграфе показывают ложь. Он тоже занимался Работой во внеслужебное время.

За столько лет проверки правдивости людей Джо обрел регистратор вранья, который почти не дает сбоев. У него предельно четкие понятия насчет того, что правильно, а что неправильно, и Джо не стесняется их озвучивать. Если вы ему нравитесь, он будет вашим лучшим другом, но если нет — берегитесь! Джо не забывает обид, хотя благодаря своей приверженности католической вере умеет закрывать на них глаза.