— Здравствуйте, — улыбнулась она и тут же остановилась, потому что до нее дошло — он знает ее имя…

Снова вспыхнули прежние опасения: если он его знает, то следил за ней, и Боже, как это гадко, что он следил…

— Откуда вы знаете, как меня зовут? — холодно поинтересовалась она, стараясь не смотреть в его сторону.

Они разговаривали шепотом, но ей казалось, что все их слышат и сейчас наверняка сделают замечание — храм все-таки не место для…

«Чего? — спросила она себя. — Для свиданий. Для любовных свиданий… Боже, неужели я так поглупела? Что за мысли лезут мне в голову?»

— О, это долгая история, — тихо рассмеялся он. — Катя, здесь нельзя разговаривать… Знаете, я не могу позволить вам снова растаять в пошлой и глупой темноте… В конце концов, кто знает — может быть, наша встреча здесь была задумана Господом? Я буду ждать вас после службы… Хорошо? Только не отказывайтесь! Поймите, я…

Он замолчал, слова замерли у него на губах, и сейчас он напомнил Кате мальчика-подростка, растерянного, трогательного… Она поймала себя на том, что ей отчаянно хочется ему улыбнуться, но вместо этого она сухо кивнула и тоном школьной строгой учительницы сказала:

— Да, хорошо. Если вы так настаиваете…

Он встал так, чтобы ее видеть.

Вышло это у него спонтанно, бессознательно — просто он хотел видеть ее и сам удивился этому — то, что происходило у него внутри, происходило явно не по его воле. Он словно раздвоился теперь и мог даже поговорить с собой на два голоса. Один был трезвым и нормальным, а второй — о, в другое время он не задумываясь назвал бы этот голос лепетом безумца, но рядом с Катей ему именно этот, второй, казался совершенно нормальным. А от первого просто тошнило…

Катя стояла, глядя прямо перед собой, и ему вдруг больше всего захотелось, чтобы она в данный момент думала о нем, но он тут же отругал себя за такой эгоизм, да и трезвый голос добавил ехидно: «Думать можно разное… Например, что за дурак мне попался на дороге… Типа городской сумасшедший… Или вообще — эти чертовы донжуаны проникают даже в церковь… И что за католические глупости — свидание в церкви? Для полноты картины, чтобы уж совсем походило на кретинские бразильские теленовеллы, не хватает злой дуэньи Перес и черной кружевной мантильи…»

«Да нет же, — ответил он сам себе. — Просто так вышло… И сейчас я стою и пытаюсь понять, куда она отправилась своей душой, растаяв в этой волшебной музыке…» Раньше он всегда представлял движения под музыку, но в случае с Катей этого вовсе не нужно было… Двигалась ее душа, и ее душа была намного важнее, главнее тела. И ей, Кате, было достаточно просто стоять, слегка прикрыв глаза, — как сейчас — и чтобы только губы шевелились вслед за хрупкими голосами монахинь из хора — «да исправится молитва моя…».

Служба закончилась, и все вернулось на свои места. Только его душа все еще парила где-то, уведенная отсюда Катиной душой.

— Саш, ты меня слышишь?

Он обернулся. Оля стояла перед ним, держа за руку малышку.

— Подождешь нас еще немного? Хотя бы на улице…

Он кивнул. Конечно. Ему, может быть, так и лучше…

Он вышел и остановился недалеко от входа в храм. Молоденькая девочка-монахиня звонила в колокола, находящиеся прямо на улице. Делала она это весело и увлеченно. По виду она была ровесницей Нади или, может быть, чуть постарше… Она заметила его взгляд и неожиданно улыбнулась ему — открыто, тепло и дружелюбно.

Он услышат шаги за спиной и, уже зная, что это она, невольно замер снова, боясь и желая продолжения.

— Я пришла, — промолвила она. — Что вы хотели мне сказать?

Катя все время чувствовала его взгляд и не могла понять собственных ощущений. Она испытывала легкое беспокойство, но вряд ли могла обозначить это чувство словом «неприятное»… Хотя, поймав себя один раз на том, что старается выглядеть и в самом деле прекрасной, невольно улыбнулась. «Какое безоблачное детство, — подумала она. — Уже начали-с кокетничать немного… Неужели это правда — что женщины даже подсознательно пытаются нравиться? Даже я? Впрочем, а почему нет?» Она нахмурилась, как будто, запрещая себе хоть немного кокетства, ущемляла свои права.

Потом она увидела, что он разговаривает с девушкой, и еще она увидела девочку… Девушка была похожа на него, а девочка как две капли воды была похожа на эту девушку. Во всяком случае, Кате так показалось. Со стороны они казались дружной семьей, и Катя даже не поняла сразу, что ее кольнула в сердце ревность. Сначала она поспешила обозначить это легкое недоумение как простую зависть — но зависть-то не сопряжена с болью и раздражением!

Ну да, если это недоброе чувство, тогда конечно, но Катя и не думала завидовать этой дружной семье по-черному… Просто у них с Надей такого счастья никогда не было. Может быть, они настолько привыкли к этому, что им этого и не хотелось. Или, проще говоря, они старались никогда этого не хотеть.

«По крайней мере он уж точно не маньяк», — подумала Катя. Но с другой стороны, зачем он так трепетал, имея молоденькую красивую жену? Или это снова плод Катиного воображения?

Катя вышла почти сразу за ним и сначала стояла, не решаясь к нему подойти. Он наблюдал за монахиней, которая била в колокола, а Катя всегда старалась смотреть, заслышав колокольный звон, в небо. Так ей казалось, что в колокола звонят ангелы, а Бог слушает эту музыку и слегка улыбается…

Потом она набралась храбрости и подошла к нему. Ей показалось, что у нее и голос-то изменился, когда она заговорила с ним, — стал каким-то детским, точно это не Катя, уже давно ставшая Екатериной Андреевной, а девочка-старшеклассница… Такой тоненький и трепетный…

— Я пришла. Что вы хотели мне сказать?

И когда он обернулся, она совсем растерялась, потому что так на нее еще никто и никогда не смотрел — словно видя что-то такое, чего и самой-то Кате было неведомо, сквозь старое это пальто и дурацкую вязаную круглую шапку, сквозь Катину уставшую от жизненных сражений душу… «Он же и в самом деле видит совсем другую меня, — ужаснулась она. — Получается, что я его невольно обманываю». И отчего-то ей вспомнилось: «Я сам обманываться рад», — и стало немного страшно и вместе с тем весело.

Впрочем, все эти эмоции Катя постаралась скрыть, напустив на лицо серьезность, и даже справилась вполне с охватившим ее волнением.

— Так что вы мне хотели сказать? — повторила она снова, уже другим, нормальным, голосом.

Он молчал. Теперь положение казалось ему катастрофическим. И в самом деле, что он ей хотел сказать?

«Понимаете, я не имею права находиться с вами, даже дышать одним с вами воздухом… Конечно, я мог бы найти кучу оправданий для себя, но это глупо… „Словно свиния лежит в калу, так и я греху служу…“ Ах, Катя, я предполагал, что такие существа, как вы, непременно близки Богу и ангелам, и мне стоит исчезнуть из вашей жизни, поскольку мое-то место — там, где один грех сплетается с другим, но скажите тогда, кому было нужно, чтобы мы встретились? Ольгиными молитвами это достигнуто, или, наоборот, я ваше искушение?»