* * *

Быть лишним человеком легко и приятно. Контекстуальным и «смысловым изгоем» (с) — запредельная метафизическая акробатика.

* * *

Цивилизация — это, конечно, не комфорт. Это прежде всего — антидемиургичность.

* * *

Еще про пресловутое «падение». Нет в нем никакой ни метафизической, ни «духовной» глубины. В материальном мире — падение это — осуществленность. Т. е. тождественность (совпадение) с бытием. Движение, в такт. Как минимум. Как максимум уже — дирижирование. Падение — это, собственно, и есть обретение подлинной дееспособности. Предельно возможной. Здесь.

* * *

«Ты настоящая» — худший из «комплиментов». Конечно же — я «искусственный конструкт». Нечто, сделанное самой собой. С тайным умыслом и явной целью.

* * *

Нет более обесцененого не за столетия, но за десятилетия понятия, чем понятие — герой. При том — верно обесценненого, что редко случается с позитивно-«сакральными» образами. (Верно — следует понимать как правильно, рационально, в духе времени). Герой — всегда не субъект, но манипулянт. Герой — относительно кого-то. Но не для. Самого себя. В последнее же время мы видим исключительно — социального героя-манипулянта (пассионария). Печальный, но при этом убедительно-комиксовый пример — некто, отправившийся на войну, к примеру в Новороссию. Спрос диктует предложение. Спрос диктует жертву. Спрос очевиден. Это агитпроп с метафизической начинкой. Спрос сверху. Это последняя стадия героя — герой-дурак. Где и становится, собственно, очевидна вся его простенькая, манипулятивная сущность. Ныне с героя спрашивает ряженное в одежды идеологических наперсточников государство. А когда-то с него, возможно, спрашивал сам несуществующий «бог». В борьбе с Несуществующим некий античный герой, герой прошлых времен вообще — обретал почти метафизический статус, накачивал, так сказать, метафизические мускулы. Герой, манипулируемый нынешним государством мускулы не накачивает, а все чаще хохочет утробным отрубленным мересьевским смехом. В глухую русскую пустоту.

Тут взяли моду на циническо-снобистскую политику. Мол, и народ — дурак. И дальнобойщики не круты. И заемщики — «сами виноваты». Взгляд мне этот понятен. Я сама редкостный сноб. В отношении себя — в первую очередь. Что же касается политической рациональности — такой подход мне кажется губительным и глупым.

Заемщики, к слову правы, в требовании вернуть свое. Ибо, убыток, причиненный им — причинен непосредственно текущей государственной политикой и не является следствием некоего абстрактного форс мажора. Именно восполнение конкретного убытка, формулирование и требование его должны являться основой радикальных политических изменений. Считайте хоть с семнадцатого года.

Как говорится, считайте убытка, сколько сможете унести. Все — ваше. К кредитам тоже самое относится. Ведь это не вы живете в кредит. Это государство живет в кредит. Натуральный. Человеческий.

* * *

Одна из основ качественного текста — отсутствие так называемого лирического героя. И в самом тексте. И внутри себя. Откуда вы его вообще взяли лирического героя? Ложный романтический этот конструкт? Из вдохновения, вестимо, из самовыражения? Нерациональное вдохновение (отсутствие прагматичного расчета, в принципе) и страсть к самовыражению и дает всю эту разухабисто-лирическую муть, от которой и скучно и тошно.

Качественный текст — если не порождение бесчувственного интеллекта, то сведение чувственности к минимуму, опять таки ее рационализация (глотать эмоции как касторку), помноженный на интеллект и сверхзадачу.

Новый феномен. Девочка-ватник. С модельной внешностью, гламурными желаниями и анорексичной фигуркой, вдруг пришпиленной булавкой к какому-нибудь там дебиловатому манифесту. Красота, завернутая в уродство, в истеричной некоей девиации. Антилолиточный упырь.

* * *

Медленное, но целенаправленное сползание в тотальный крах завораживает куда больше голливудского апокалипсиса. В нем присутствует Слово (Слово в конце, или же — Слово Конца). Но реальность, эта реальность краха — не нуждается более в слове. Хотя здесь есть, что проговорить. И есть, что обозначить.

* * *

Писать — это находится в своеобразной депривационной камере, в пустом пространстве, без людей, без контактов, как минимум несколько суток. Писать это — находится в состоянии гиперконцентрации сознания. Писать это — только писать и ничего больше. Писать это — отслеживать каждый нюанс, штрих слова, мысли, сюжета. Писать это — быть хищно внимательным — ко всякому многоточию. Писать — это не жить. Писать — это быть расчетливым и неуловимым, и при этом механическим автором. В некотором роде, писать — это не быть.

Поэтому — когда меня спрашивают — «Вы пишите?», я не то что бы теряюсь… Как правило — говорю — «Нет». По общему мнению, писатель — это эдакий вдохновленный романтик с ручкой, получающий удовольствие от самого процесса. Что есть вдохновение мне так же неведомо. Вдохновлен ли боксер на ринге? Спортсмен на забеге? Я уже заявляла о том, что писательство — пытка (см. «Текст через пытку»). «Ну Вы же пишете» — возражают мне. Нет, статусы в ФБ — не имеют отношения к тому, о чем я говорила выше. Никакого. Уровень не тот.

Ежели архетип — часть общего бессознательного, то архетип ложь — всегда — когда он является ключом к разгадке иной сущности. Сама же иная сущность может использовать архетип, в качестве азбучного-условного разъяснения к своему мировоззрению. Но сам Иной — никогда — ни в коей мере не архетипичен. Сделать его таким — очеловечить, десакрализовать, ввести в «дискурс» — бессмысленная задача околометафизических профанов.

В России надо жить медленно — говорят. На самом деле, мало кто медленно живет. Разве что старики и женщины определенного типа. Старики живут медленно от усталости и нищеты. Усталость и нищета похожи на мудрость. Но только похожи. Томление бренной плоти лишь — усталость. В женщинах же замедленность Тела. Груза. Транквилизирующая безысходность статичности. С компотиком. С леденцами. С Все-как-у людей. Плывет гусыня в ад. В кисельные реки, в молочные берега. В ряженку.

Большинство же живет быстро. Истерично. Невротично. Суетливенько. Не попадает в ритм. Но все они вместе проваливаются в безвременье, в канализацию небытия. Здесь — диктат пространства. Территория безвременья.

* * *

Метафизическая жадность, о коей я писала не раз — не только своеобразный «экзистенциальный невроз», но и некий фактор уравновешивающий страсть к Ничто (Небытию).

Ежели бы кто знал устройство мира — полностью и досконально, это бы обрушило самое мироустройство. Посему я отношусь к науке с некотором скепсисом, конечно же с меньшим, чем к религии, но… Знание об устройстве мира имеет добытийную природу. Но это знание не имеет тождественной (адекватной) формы (воплощения). К слову, из знаний о мире (представленных и сформулированных) я никогда, ни разу в жизни не могла черпать и узнать нечто, о себе, тождественное себе. Всякая подлинность, всякая истина не имеет воплощения, именно потому, что разрушает самою структуру лжизни, основу бытия. В этом и есть основной фокус, основная уловка «демиурга».