— Вначале все маленько одурели, потому что только и знали, что меня подстрелили. Орут: «Первый сержант ранен!» — рассказывал он потом желающим послушать. — И все бегом ко мне, вытаскивают ножницы, собираются что-то резать, а я им: «Тпру, ребята, стоп. Я еще живой. Я без вас могу снять бронежилет. Сам сниму». И я сам снял бронежилет, никто мне не помогал.

Потом меня посадили на заднее сиденье, я наклонился вперед, чтобы санитар посмотрел выходное отверстие, и тут меня маленько стало подташнивать, голова кругом пошла. Слышу, кто-то из солдат говорит: «Первому сержанту плохо, сейчас вырубится», и я рявкнул им: «Воды мне дайте!» Выпил воды, мне полегчало, санитар меня забинтовал, я оделся — без футболки, конечно, футболку он разрезал. Просто накинул бронежилет на левое плечо, и мы поехали.

Едем, сижу на заднем сиденье, и один сержант говорит: «Ненавижу этих засранцев», а я ему: «Почему? Они все, что ли, пытались меня убить? Да нет, группа одна, и только. Если один отморозок в меня выстрелил, не надо из-за этого на всех катить бочку».

Почти в это же время на другой улице в Камалии сержант Майкл Эмори был ранен выстрелом в затылок.

— Снайпер! — крикнул Джефф Джагер, увидев, как Эмори упал.

Они стояли с несколькими солдатами на крыше фабрики и наблюдали, как вторая рота прочесывает окружающие улицы. На крышу вели три марша узкой закрытой лестницы. Крыша была большая, усеянная битым стеклом, с грязными лужами от недавнего дождя, и Эмори был примерно в ее середине, когда хлопнул выстрел и он упал.

— Кто там лежит? Сержант Эмори? — крикнул один из солдат. Потом громче: — Сержант Эмори!

Эмори неподвижно лежал на спине в растекающейся луже крови.

— Нас атаковал снайпер. Нас атаковал снайпер, — сообщил солдат по радио. — Один человек упал.

— Боланд! Дымовую! Дымовую! — закричал Джагер лейтенанту, стоявшему на дальнем конце крыши у лестничного колодца. К бронежилету Боланда были прикреплены две дымовые гранаты.

Алекс Боланд бросил гранату. Хлопок — и густой желтый дым окутал Эмори, к которому ползком двигался солдат.

— Рация, — сказал Джагер радисту, показывая на нее.

— Сэр, можно снять рацию и пойти помочь ему? — спросил солдат.

— Да, — сказал Джагер.

— Я иду! — крикнул радист и побежал по крыше. Нырнув в дымовую завесу, он встал на колени около головы Эмори и взял его за руку. Дым рассеялся, и теперь у них не было защиты.

— Еще дымовую! — завопил Джагер. — Еще дымовую!

Боланд бросил вторую гранату. Желтый дым повалил, потом стал жиже.

— Тащите его сюда! — крикнул Боланд.

— Еще дымовую! — крикнул ему Джагер.

— Больше у меня нет! — ответил Боланд.

Тем временем по лестнице с топотом взбежали еще несколько солдат, в том числе санитар, он бросился к Эмори, упал, поднялся, побежал дальше, встал на колени прямо в кровавую лужу и начал накладывать ему на затылок давящую повязку.

— Ребята, встали и потащили его. Вон туда! — крикнул Джагер, показывая в сторону Боланда. — Живей.

Они подхватили Эмори под руки и потащили — он был как мертвый. Подоспел еще один солдат, взял его за бронежилет и поднял. Подбежали еще двое, один взялся за одну ногу, другой за другую.

— Я вам обеспечил прикрытие, — крикнул Джагер. — Несите!

— Пошли, — сказал один из солдат.

— Тяни, тяни, — требовал другой.

— Идем-идем-идем-идем, — приговаривал третий. — Не останавливаться.

Они внесли Эмори на закрытую лестницу, где могли уже не бояться снайперского огня, но теперь надо было пройти вниз три марша. Здание было большое. Всего ступенек — наверное, штук сто. Они положили Эмори на спинодержатель. Его тело было совершенно обмякшим. Глаза то открывались, то закрывались. Два солдата подняли спинодержатель, но у него не было ремешков, Эмори начал соскальзывать, и тогда другой солдат взвалил его на спину и понес.

Это был старший сержант Адам Шуман. Он считался одним из лучших в батальоне. Через несколько месяцев, превратившись в душевно надломленного человека, он говорил:

— Я помню, как у него из головы шла кровь и затекала мне в рот. Я не мог потом от этого вкуса избавиться. От железного вкуса. Пил в тот день кулэйд,[7]пил и все не мог напиться.

Шуман дотащил Эмори до площадки второго этажа, там его опять положили на спинодержатель, Шуман поднял передний конец себе на плечи, и так раненого спустили вниз. В какой-то момент Эмори пошевелился и спросил: «Почему у меня голова болит?» — и Шуман был одним из солдат, которые заверили его: «Ничего, все у тебя будет в порядке». Он помог занести Эмори в «хамви», на котором его должны были отвезти в медпункт, а потом вместе с другим солдатом вернулся на крышу забрать оставленные там вещи Эмори. Там лежали его солнечные очки. Там лежала его каска, мокрая от крови, и почему-то Шуман и второй солдат решили, что никто, кроме них, этого видеть не должен, поэтому они стали искать на фабрике что-то, чем можно было бы прикрыть каску. Нашли мешок муки, разорвали, опустошили и положили туда каску, а тем временем Эмори, лежа на спинодержателе на заднем сиденье «хамви», продолжал разговаривать заплетающимся языком.

— Почему у меня голова болит? — спросил он опять.

— Потому что ты упал с лестницы, — ответил сержант, который находился в «хамви» около него, лежал с ним рядом по пути в госпиталь и держал его за руку.

— О… — произнес Эмори.

Потом он поднял другую руку и посмотрел на нее.

— Откуда у меня кровь на руке? — спросил он.

— Ты с лестницы упал, — сказал сержант, крепче сжав ладонь Эмори.

Эмори перевел взгляд на сержанта.

— Первый сержант, мне капец, да? — спросил он.

Почти в это же время на еще одной улице в Камалии старшему сержанту Джареду Стивенсу пулей раскроило нижнюю губу.

Когда это произошло, он двигался назад. Так солдат учили: не стой долго на одном месте, перемещайся, не будь мишенью. Стивенс так и делал, и хорошо, что он двигался назад, а не вперед, поэтому пуля не попала ему ни в рот, ни в челюсть, ни в подбородок, а только черкнула вдоль губы, оставив длинный порез.

Тоже в «хамви», тоже в медпункт.

— Ясно, — сказал Козларич, услышав по рации о третьем раненом, а потом опять переключился на проблему, которая занимала его непосредственно. Большую часть утра он провел, обыскивая дома, пытаясь выследить предполагаемого боевика, которого в бригаде считали важнейшим объектом охоты, как минимум два раза ему пришлось укрываться от обстрела, а теперь он смотрел на толпу из нескольких сотен иракцев, собравшуюся у мечети. Люди пели, размахивали иракскими флагами и флагами Джаиш-аль-Махди, и, когда кружившие над толпой вертолеты попытались рассеять ее осветительными ракетами, пение только стало громче.