Но в тот день это был лучший путь из возможных. Пока колонна медленно ползла вперед, сообщили о новом взрыве СВУ на «Хищниках»; на «Берме» между тем — ничего более серьезного, чем камни, которые дети, рывшиеся в мусоре и окутанные пылью от проезжающей колонны, кидали в «хамви».

Козларич смотрел в окно и был необычно молчалив. Ночью он неважно спал, и пробуждение было тревожным. Чем-то день ему не нравился — он так и сказал перед тем, как сесть в машину. Но когда он увидел КАП, настроение его улучшилось. За неделю заброшенное здание, где не было ничего и никого, кроме самовольно поселившейся семьи, превратили в полноценный аванпост для роты из 120 солдат. От стены до стены стояли койки. Тарахтели генераторы, подавая электричество. Работала кухня, стояли в ряд несколько новых туалетных кабинок, на крыше были оборудованы пулеметные гнезда, закрытые камуфляжной сеткой. Аванпост окружали высокие, прочные взрывозащитные стены, и, даже когда Джефф Джагер упомянул об их изолирующем воздействии, затрудняющем контакт с жителями окрестных мест, было очевидно, что Козларич снова верит в успех своих действий в Камалии.

— Из тех, что жили вокруг, сейчас ушло, я думаю, процентов сорок, — сказал Джагер.

— Сорок процентов? — переспросил Козларич.

Джагер кивнул.

— Вернутся, — сказал Козларич.

— Может быть, — сказал Джагер.

— Шесть недель, и они вернутся, — заверил его Козларич, и вскоре он уже опять сидел в своем «хамви», вот проехали макаронную фабрику, вот проехали саманную хижину, где по-прежнему не было признаков жизни, вот снова взобрались на «Берму», чтобы покинуть Камалию, — и тут сработал СФЗ.

И говорил ли он что-нибудь, когда это случилось? Смотрел ли на что-нибудь конкретное? Думал ли про что-нибудь определенное? Про жену? Про детей? Про КАП? Про дрисню? Напевал ли себе под нос, как раньше сегодня, когда колонна выезжала из Рустамии и он негромко пел бог знает на какой мотив, просто нараспев произносил то, о чем думал: «А ну-ка двинем-ка в Камалию, посмотрим, что за неприятности нас ждут сегодня…»?

Взрыв.

Не особенно громкий.

Звук как будто от чего-то рвущегося, словно воздух сделан из шелка.

Это было настолько внезапно, что первой реакцией стала череда глупых вопросов: что за вспышка? Почему за окном все белое? Что за судорога сквозь меня идет? Что за звук? Почему внутри меня эхо? Почему за окном все серое? Почему за окном все коричневое?

А вот и ответ:

— Твою мать, — сказал Козларич.

— Твою мать, — сказал стрелок.

— Твою мать, — сказал водитель.

— Твою мать, — сказал Шоумен.

Дым рассеялся. Комья земли перестали падать. Мысли замедлились. Вернулось дыхание. Началась дрожь. Взгляд на руки: целы. На ладони: целы. На ноги: целы. На ступни: целы.

Все цело.

— Пронесло, — сказал Козларич.

— Все нормально, — сказал Шоумен.

Снаряд был пущен слева.

— Стоим, не двигаемся, — приказал Козларич.

Слева, где кто-то стоял и смотрел, держа палец на кнопке.

— Проверьте, какие вторичные, — приказал Козларич.

Слева, где кто-то стоял, смотрел, держал палец на кнопке и нажал на десятую долю секунды раньше или позже, чем ему нужно было: главный снаряд пролетел через маленький зазор между «хамви» Козларича и «хамви», ехавшим впереди. И хотя не обошлось без лопнувших шин, трещин в стеклах и нескольких вмятин там и сям от вторичных эффектов взрыва, люди не пострадали, если не считать дрожи, моргания, головной боли и злости, которая поползла вверх по горлу.

— Гребаные ублюдки, — сказал один солдат, когда колонна съехала с «Бермы» и оказалась в более безопасном месте, где санитар смог проверить всем глаза на предмет сотрясений мозга и уши на предмет потери слуха.

— Когда долбануло, все стало черное, — сказал другой.

— Я только пыль увидел — столб такой.

— Рехнуться, на хер, можно.

— Меня протрясло как гребаную…

— Мы живы, парни. Живы, на хер, вот и вся песня.

— …как гребаную…

— Точно вам говорю: могло быть в сто гребаных раз хуже.

— Повезло. Повезло, на хер. Больше и сказать нечего.

— Ох как я буду рад, когда вся эта херня для меня закончится. Да чтоб оно…

— Так, ребята. Собранней. Мы на войне, — сказал Козларич, но он тоже был потрясен, и сейчас, когда колонна тащилась из Камалии восвояси по лабиринту грунтовых дорог, мимо новых и новых мусорных куч, все кругом вызывало одну лишь злость, все кругом было гребаное, все кругом хотелось послать на хер.

Гребаная грязь.

Гребаный ветер.

Гребаная вонь.

Проехали мимо гребаного буйвола.

Проехали мимо гребаного козла.

Проехали мимо гребаного иракца на гребаном велосипеде, и пускай, на хер, кашляет от гребаной пыли, которую подняла колонна.

Гребаная страна.

Поравнялись с девчонкой, которая стояла одна и махала им. Волосы грязные, лицо грязное, красное платье — единственное, что было сейчас за окном цветного, — тоже грязное, и, поскольку она все махала и махала колонне, а теперь Козларичу персонально, ему надо было решать.

Он повернулся лицом к окну.

Медленно поднял руку.

И помахал гребаной девчонке.

И вот Америка послала дополнительные войска, чтобы помочь иракцам обеспечивать безопасность населения, обезвреживать террористов, повстанцев и боевиков, провоцирующих межобщинные столкновения, и держать столицу страны под контролем. Последние из этих подкреплений прибыли в Ирак ранее в нынешнем месяце, и с этого началась «большая волна» в полном объеме… Это наступление еще только начинается, но мы уже видим обнадеживающие признаки.

Джордж У. Буш, 30 июня 2007 года

5 июня в 10.55 вечера «хамви» стоимостью 150 тысяч долларов с пятью солдатами внутри съехал с дороги в канализационную траншею, перевернулся и затонул.

Это произошло в Камалии, где открытые и ничем не обложенные траншеи тянулись вдоль каждой улицы и проходили перед каждым домом. В какой-то момент после начала войны Соединенные Штаты, решив продемонстрировать добрые намерения и исправить положение, выделили на канализацию в Камалии 30 миллионов долларов. Это был амбициозный проект с участием турецких и иракских субподрядчиков — проект, который до приезда Козларича из-за коррупции и некомпетентности полностью застопорился. Козларичу поручили возродить проект, и он, верный себе, взялся за дело с энтузиазмом. Да, крупным военачальникам былых времен не приходилось заниматься канализацией, но что из того? Козларич ею занялся, и в середине мая, встретившись с несколькими руководителями Камалии, он твердо заявил о своем желании добиться успеха. «Я знаю, — сказал он, — что примерно половина рабочих, занятых на обустройстве канализации, — боевики, и у них есть выбор. Они могут работать либо на меня, либо против меня. Если они будут работать против меня, я их арестую. Если они будут саботировать проект, заниматься вредительством, я их выслежу и уничтожу».