– Ватрушки пожираешь? – вошла в буфет Лизка Одоева. Она тоже купила кофе и села рядом. – Кто отделал-то?

– Ты мне обязана помочь.

– С какой стати?

– Просто так, – пожал плечами Егоров.

– Почему я?

– Ты – настоящий профессионал.

– А сам?

– Нельзя.

– У тебя в управлении полно друзей.

– Друзей ли?

Лизка задумалась, стала пить кофе мелкими глотками. Глядя на нее, Геннадий понял, что именно она в состоянии ему помочь.

Когда Одоева пришла в управление на должность помощника следователя, опера сразу взяли ее в оборот, поняв ее натуру, и раскрутили на секс. Через два месяца «бурной службы» Лизка вдруг обрезала: «Все, парни, баста! Замуж выхожу!» Окрутила какого-то журналиста…

После свадьбы к ней пытались подъехать, давай, мол, подруга, подсуетись, дело для тебя привычное… Особенно наседал Урюпин. Но Лизка быстро пресекла все домогательства.

– Молчать, твари! Еще только один намек в мою сторону насчет секса – посажу, не посмотрю, что коллеги!

С той поры мужики в управлении относились к Лизке с опаской; даже начальник УВД начинал нервничать, когда случайно оставался с ней наедине в своем кабинете.

– Помочь, говоришь? – Одоева посмеялась, постучала красивыми пальцами по своему пустому стакану. – А в чем помочь?

– Давят на меня…

– Кто?

– Авторитет один.

– У тебя рыльце в пушку?

– Да. Много пуха.

– Я готова тебе помочь, ты не сука, как эти… Но у меня висят дела.

– Вали их на меня. Буду разгребать.

– Что, так приперли?

– Срок на все про все – неделя.

– Ну, расскажи суть…

– Пойдем, пройдемся. Голова кругом идет от всего…

Доверившись Одоевой, Геннадий потом долго терзался (правильно ли поступил?), но дело было сделано – Лизка впряглась, и с удовольствием. Первым делом, она собралась выяснить про завтрашнюю статью в газете – откуда дует ветер? Второе – надо найти сутенера Зии и точно узнать, каким местом она ублажала мужиков. Дальше: кто у Ондатра осведомитель и что вез в сумках Игошин. Выслушав ее план, Геннадий промолчал – все хорошо, только главное для него в другом: выцарапать у Ондатра компромат на отца и посадить авторитета и его братков за убийство Зии.

– Сегодня я сделаю, что наметила, а завтра, может, придумаю, как прижать Ондатра, – самоуверенно заявила Одоева и уехала в редакцию газеты.

Геннадий, проклиная все на свете, пошел домой. Помимо отца, у него еще одна головная боль – дочери. Старшая Машка. Беременная… А еще задурившая пятнадцатилетняя Наташка, жадно отдавшаяся мрачной субкультуре готов. Но про Наташку душа так не болела, как о старшей дочери, – все эти «субкультуры» явление временное, давящее на мозги подростков в переходный период взросления. Они хотят выделиться, но еще не знают как, и внешняя бравада – самый простой способ доказать всему миру, и особенно родителям, что ты уже не ребенок, что у тебя уже свой собственный взгляд на жизнь и его нужно уважать. Наташка подурит-подурит, да бросит малеваться, как ведьма из голливудских фильмов. А вот ситуация с Машкой…

Одоева приехала в редакцию газеты к обеденному перерыву. Она выбрала газету для первого набега из-за своего муженька – ее весельчак Костя трудился здесь штатным репортером, потому вопрос со статьей мог решиться легко.

– Лизок, ты чего тут? – удивился муж, увидев свою благоверную.

Лиза бросила на его стол газету и ткнула пальцем в анонс: «Менстр вышел на охоту!»

– Кто пишет эту статью?

– Кукурузов.

– Кто это?

– Сашка Войлоков.

– Надо с ним поговорить.

– Он на выставке.

– Какой?

– Выставка художников новой волны. Даст в завтрашний номер два материала – про менстра и обзор с выставки. Ты туда?

– Это далеко?

– В галерее Сараева. Рядом. Давай вместе там и пообедаем.

На выставку поехали на автобусе.

– Костя, что у вас за газета? Вы все наше управление насмешили этим «менстром».

– У Кукурузова ноутбук сломался. Он статью от руки накатал своими каракулями. Газету уже в набор сдавали, торопились. Машинистка со слепу вместо «монстр» напечатала «менстр». Статья о гибели девушки в лесополосе. По конфиденциальной информации, девушку изнасиловал и убил старик, человек, известный многим.

– Откуда информация?

– Это у Кукурузова спроси.

– Так кто он: Кукурузов или Войлоков?

– Он – Войлоков, а статьи подписывает псевдонимом «Кукурузов».

– Псевдоним какой-то несерьезный.

Перед стеклянными дверями галереи красовался стенд с огромными зазывными фразами.

– С чего это ваша газета выставкой заинтересовалась? – спросила Лиза.

– Впервые выставлена одна картина. Когда ее писал наш городской Васнецов, уже тогда в среде художников она наделала много шума. Ямщик с красными яйцами.

– Что?

– Картина так называется – «Ямщик с красными яйцами».

– Фу, мерзость! Костя, только ты способен супругу вести на выставку, где демонстрируют половую мощь ямщиков…

– Ха-ха! Ладно, сама увидишь.

В выставочном зале было многолюдно. Супруг подвел Лизу к небольшой яркой картинке, одиноко висевшей на огромной серой стене. Она называлась: «Пасха». Улыбающийся бородатый ямщик, в шапке и тулупе, держал в руках полное сито раскрашенных узорами пасхальных яиц.

– Она… Каково? – Костя ловил изумление жены и радовался, как ребенок. – Ямщик держит сито красивых пасхальных яиц. По-старорусски слово «красивые» звучит как «красные». Красная девка, Красная площадь… Один художник-остряк, увидев картину в работе, окрестил ее «Ямщик с красными яйцами». Местное отделение Союза художников на уши встало: «Не допустим порнографии в искусстве!»

– Дурики твои художники… Ладно, где Кукурузов? – вздохнула Лиза.

– В кафе. Поди, уже строчит обзор. Пойдем. Ты что будешь есть?

– Все.

Кафе было обычным – большой зал с бетонным полом, белые круглые пластиковые столы, стулья из пластика, большие окна, завешанные тюлем, прилавок-холодильник, продавщица в переднике.

– Вон Кукурузов, – указал Костик на волосатого сорокалетнего мужика в пиджаке от приличного костюма, в джинсах и белых кроссовках, с холеной бородкой и усами. Лиза обратила внимание, что, несмотря на внешний «лоск», дела Кукурузова шли не блестяще.

Костя пошел к стойке за едой, а Лиза осталась у столика, за которым сидел Кукурузов и что-то писал нервным почерком на серых листах бумаги. Рядом источала аромат чашка с кофе, в блюдце покоился надкусанный огромный бутерброд с красной рыбой.