– Виталя, что с тобой?! – выскочил к перепуганному ребенку участковый.

– Дядя! Дядя! Тот дядя! Меня! Плохо!

Участковый увидел бегущего сожителя матери Бонивура. Рука сама достала пистолет из кобуры. Ублюдок остановился, но тут же нагло ощерился в улыбке:

– Товарищ участковый! Не лезь в наши семейные дела!

Участковый не выдержал, отщелкнул на пистолете предохранитель:

– Убью, мразь!

– Убьешь? Кишка тонка! – ерничал тот.

– Ты, ублюдок, проходил по делам о растлении детей!

– И что? Я свое отсидел! Не лезь ко мне, участковый, всем спокойнее будет!

– Убью! – кинулся к нему участковый.

– Ха-ха-ха! – Извращенец даже не сопротивлялся.

Участковый бил и бил ненавистного гада, но тот был здоровее, мощнее, значительно тяжелее по весу. Видя эту сцену, Виталя первый раз «помешался».

Потом были еще «помешательства», уже связанные с неумеренным употреблением алкоголя, пока он не стал Бонивуром и Полковником.

Геннадий тряхнул головой – отгоняя от себя воспоминания о Бонивуре.

– Гена!

– Что?! – Он аж дернулся от неожиданности.

Жена улыбалась, лежа на раздвинутом диване, – супруги в такую жару любили спать с открытыми балконными дверьми, откуда шла благостная ночная и утренняя прохлада.

– Что ты дуришь? – спокойно спросила она.

– Боюсь я, Ирка, – откровенно признался Геннадий.

– О, мой рыцарь засомневался в своей миссии? – многозначительно расхохоталась жена и позвала грудным голосом: – Иди ко мне, мой господин…

– Геннадий! – грубый окрик со двора мгновенно привел обоих в чувство.

«Теперь ничего хорошего быть не может в принципе, только плохое!» – со вздохом сожаления подумал Геннадий, поцеловал жену в обнаженное плечо и вышел на балкон.

Внизу стоял один из будущих «ремонтников».

– Геннадий, ты когда пойдешь на квартиру? – прокричал он, почесываясь.

– Сейчас уже.

– Ты это… Я в магазин сбегаю и приду.

– Хорошо.

Геннадий вернулся в комнату и стал одеваться.

– Что, сегодня решишь вопрос с ремонтом? – спросила жена.

– Да. Дел масса, а другого времени нет. Разом все навалилось… Плохо у меня на душе, так плохо, что словами не передать.

– Иди сюда, поцелую.

Поцелуй был пресным, но приятным. Все-таки Ирка – душевная женщина.

– Переживаешь о своих синяках? Думаешь, как поймать обидчиков? – насмешливо спросила она.

Геннадий не собирался посвящать супругу в отцовские проблемы – это не ее дело. Ее дело… Тут же сказал:

– Ты с Наташкой поговори.

– О чем? – удивилась Ирина.

– О ее поведении. Что это за маскарад? Фильм ужасов отдыхает!

К удивлению Геннадия, Ирина, изначально воспринявшая «субкультуру» Наташки в штыки, теперь с улыбкой отмахнулась:

– Подурит и сама забросит эти глупости. Без наших наездов. Все девки в этом возрасте немного сходят с ума. Сам понимаешь, становится женщиной. Изменения в организме происходят. И в голове… Не помнишь Машку в ее возрасте?

– Машка во всем черном не ходила, ногти в черный цвет не красила, амулеты дурацкие на себя ворохами не навешивала!

– Перебесится. Все это мелочи, Гена, – снова отмахнулась жена.

– Ты права, по сравнению с другими проблемами Наташкины выкрутасы – сущие пустяки, – мрачно согласился Геннадий и отправился на встречу с «отделочниками».

Квартира, купленная по ипотеке, раньше принадлежала бабе Зое, изрядно выпивавшей старушке. Располагалась она на первом этаже первого подъезда соседнего дома. Входя в подъезд, Геннадий вспомнил, как отравилась неугомонная бабулька. Она периодически приходила в гости к тете Саше – соседке Геннадия. Тетя Саша тоже была дамой преклонного возраста, но активность в ней с годами не угасала. Мало того, что пережила четверых мужей (все умирали от сердечной недостаточности после пятилетней супружеской жизни), она вела бурную экономическую деятельность – стряпала пирожки и булочки и разносила их по близлежащим офисам, а также продавала студентам техникума, в обеденное время бегала на конечную остановку кормить горячими обедами водителей автобусов и маршруток, а после десяти вечера продавала прямо из квартиры выпивающей дворовой интеллигенции самогон и наливки домашнего изготовления. Геннадий знал, что тетя Саша получала хорошую пенсию и в деньгах не нуждалась – экономические заботы просто скрашивали ее одинокую жизнь. Баба Зоя частенько помогала тете Саше с тестом для пирожков, а после они дегустировали настойки. В тот раз все было так же, только тетя Саша угощала бабушку питьевым спиртом. Маленькая бутылочка спирта в шкафчике стояла рядом с такой же маленькой бутылкой уксусной эссенции. Геннадий потом слышал версию событий из уст тети Саши, когда был приглашен понятым при составлении протокола. Добрые милиционеры успокаивали:

– Не переживайте, тетя Саша, напишем как надо!

– Я просто сослепу перепутала бутылочки. Налила ей в рюмку уксуса. Она уже хорошо выпившая была – одним махом в себя его опрокинула, и все. Пока «Скорую» вызвала – по дороге умерла…

Оценив ситуацию, милиционеры составили протокол, что бутылочку перепутала сама баба Зоя, и сама себе же налила. Вроде несчастный случай по неосторожности.

Понятые подписали протокол. Геннадий, давно знавший тетю Сашу, тоже думал, что такая интерпретация гибели бабы Зои была верной – из-за нелепой смерти выпивавшей бабульки губить еще одну человеческую жизнь было бы реальным преступлением. Такой грех на душу никто не собирался брать – ни понятые-соседи, ни милиция.

Прошло положенное время, и объявившиеся родственники бабы Зои сначала пытались удержать квартиру в чьих-то конкретных руках, но после судебных баталий и смертельных обид выставили ее на продажу по дешевой цене. Вот тогда-то Ирка и высмотрела ее, уговорив Геннадия взять ипотеку.

Геннадий вошел внутрь квартиры, осмотрелся – скоро будет выполнен косметический ремонт, и больше ничего не напомнит о бабе Зое, прожившей здесь долгую жизнь.

Посреди комнаты стоял стол, рядом – несколько кухонных табуреток – все наследство бабы Зои, которым пренебрегли родственники. Кровать и старый шифоньер Геннадий успел вынести еще до воровского наезда. Случись наезд сейчас, опустил бы руки, ни о каком ремонте речи бы не шло. Но дело было решенным заранее, и Геннадию даже было удивительно, что сейчас, так увязнув из-за отца, он занимается обыденными делами, словно не произошло никакой «катастрофы», грозящей сломать судьбу семейства Егоровых настолько, что сравнимо только со смертью…

Он присел на табуретку и кинул свою кожаную сумочку на стол, и тут дверь отворилась, и вошел высоченный – больше двух метров, худющий небритый субъект. Звали его Серега по прозвищу Апатия.