Выступите несколько раз на телевидении, поделитесь своим мнением на радио, и сами не заметите, как у вас появится он.

Имидж. И если до его появления вы еще сохраняли — пусть небольшую, пусть иллюзорную — власть над собственной жизнью, то теперь многое за вас будет решать сам Имидж, который суть есть деградировавшая репутация.

Имидж отличается от репутации тем, что при нем первостепенное внимание уделяется не тому, кто ты есть, а тому, как тебя увидят.

Разница между имиджем и репутацией особенно отчетливо проглядывается на примере Слов. Да, обычных, привычных нам слов, которые мы ежедневно слышим и употребляем в речи и совершенно не следим за последствиями. Единицы из нас умеют ценить свое Слово и осознают, что оно имеет вес, начальную скорость и убойную силу.

К сожалению, пока не существует законов (вроде законов о ношении и использовании оружия), регламентирующих права, порядок и ответственность использования Слов, поэтому даже лучшие из них сильно поистерлись от повсеместного использования, затасканы и теперь вызывают в лучшем случае снисходительную, а то и презрительную улыбку большинства.

Оно и понятно, стоят такие Слова недорого, потому что излишне доступны, каждый вправе ими воспользоваться по своему усмотрению. Слова-то сами по себе хорошие. Замечательные слова. Основополагающие. Такие слова, на которых все держится. Просто говорят их не тогда, когда чувствуют, а когда регламент. От этого слова сильно страдают и обесцениваются: имидж у них хороший, а репутация не самая убедительная.

Выглядят они красиво, но никто им давно не верит: слишком многие из «любимых» не любимы, «дорогие» не дороги, «уважаемые» не уважаемы. Слишком многие из «народных» никакие не народные, а уж «заслуженных» по праву, а не по возможности, вообще по пальцам пересчитать.

Моя бы воля, я бы определил список и законодательно нормировал использование важных, главных слов таким образом, чтобы каждый человек имел в году некоторое ограниченное их количество использования, за каждое сверх нормы — плата в виде общественно-полезных работ, чтобы за каждым сказанным нами Словом гарантированно стояло по некоторому государством обеспеченному количеству настоящести, как золота за кредитным билетом.

Может быть, придет время, и я внесу такой законопроект в Государственную Думу Российской Федерации, которая, первой из стран мира, торжественно примет его.

Пока же…

— Нужно надеть бронежилет, — это Полозов.

— Простите?

— Бронежилет. Его необходимо надеть. Мне бы не хотелось, чтобы вас подстрелили.

— Вы — сама любезность, — сказал я, влезая в жилет. — Куда мы направляемся?

— Вам раньше доводилось участвовать в задержании?

— Представьте себе…

— Правда? И когда же?

— Лет тридцать назад…

— Кого задерживали?

— Одного… ребенка.

— Вот как… И за что?

— Он украл у другого ребенка одну вещь. Плеер. Взял посмотреть и не вернул.

— И что же было?

— Его оправдали.

— Заслуженно, надеюсь?

— Нет, майор, вполне даже напрасно. Он его украл. Он и раньше так делал.

— А вы, значит, доказали?

— Нет, не доказал. Доказательств не хватило.

— И все же вы уверены, что он украл?

— Да.

Полозов серьезно кивнул.

Мы шли по коридорам МУРа к выходу, и я казался себе нелепым и неловким в тяжелом черном бронежилете. Может, сделать селфи? Адрес конторы и сайт. И в сеть: «Адвокат Горгадзе! Защита клиентов. Даже под пулями». Я вздохнул.

— Зачем вы взяли меня с собой, майор?

— Если вам не по себе, мы могли бы…

— Вы не поняли меня, майор. Зачем я вам там нужен на задержании? Вы ведь не часто берете на операции адвокатов. Мне казалось, вы не очень жалуете нашего брата. Так какова моя задача?

Полозов промолчал.

— Это не моя инициатива. К тому же в самом задержании вы участвовать не будете.

— Но вы же могли настоять, чтобы меня здесь не было… Так?

— Так.

— Так почему?

— Я хочу, чтобы он сел, — коротко и как-то очень обыденно сказал Полозов. — А он не сядет.

— Кто? Заказчик?

— Да.

— Но ведь, если возьмут исполнителей, будет достаточно улик, и тогда…

— Я не сказал, что не знаю, как это происходит. Я знаю. Но не верю.

— Вы назовете мне имя?

— Он назовет. — Полозов кивком указал на человека, которого двое охранников вели к выходу из здания.

Я оглянулся. Человек как человек. Среднего роста, среднего телосложения, среднего… всего. Ничем совершенно не примечательный человек. Тысячи таких. Миллионы.

— Кто это?

— Убийца. — Полозов открыл дверь. — Вам на заднее сиденье, господин адвокат.

* * *

В служебном омоновском «Тигре», кроме меня и Полозова, еще четверо — двое бойцов ОМОНа в масках, водитель и убийца миллиардера Левина.

Несостоявшийся.

Я думал, может, киллеры никого не сдают. Может, они — исключение. Нет. Пожизненное — это вам не хухры-мухры.

И вот убийца, ОМОН, майор Полозов и я едем брать заказчика убийства, которого не было.

Кто бы мне сказал сутки тому обратно…

— Майор, съемка будет?

— Служебная.

А я-то рассчитывал на спецэффекты.

Я рассматриваю убийцу. Убийца рассматривает меня.

В его глазах ни страха, ни злости, ни насмешки. Этот ничем с виду не примечательный человек был готов убить другого человека за определенную сумму денег. Просто обстоятельства изменились, говорит его взгляд, и вот теперь я тут. Никакой ненависти, злости, отчаяния, тревоги. Ничего.

— Вы — адвокат? — вдруг спрашивает меня убийца.

— Прекратить разговоры, Саркисян, — резко обрывает его Полозов.

— Да. А вы — убийца?

Киллер смотрит на меня и молчит. Молчат и все присутствующие, молчат так, как будто «Тигр» вместе со всеми своими пассажирами только что перемахнул через какой-то рубеж, за которым кончились слова и остались одни только действия. И мы едем около часа в полной тишине, нарушаемой лишь сухими щелчками и шипением рации.

Вскоре мы останавливаемся.

Бойцы ОМОНа выводят убийцу наружу. Полозов выходит, недолго говорит с ним о чем-то и передает ему какую-то коробочку. Тот молчит и лишь в самом конце кивает. Полозов снимает с убийцы наручники, тот садится за руль, и его машина не спеша отъезжает.