два года после приезда в чужую страну, Екатерина овдовела, и следующие десять лет ее воспринимали в основном как мать монарха. Вся ее жизнь вращалась вокруг потребностей маленького короля и его периодических появлений на публике. Она повсюду путешествовала вместе сыном и из своих доходов от щедрой вдовьей части наследства, назначенной парламентом, не скупясь, ежедневно отдавала семь фунтов на текущие расходы королевского двора. Она была заметной фигурой во время религиозных празднеств и государственных торжеств и, как во время английской коронации Генриха в 1429 году, сидела на почетном месте у алтаря. Когда короля увезли во Францию, она сопровождала его до Руана, но вернулась в Англию задолго до коронации в Париже. Таким образом, ей не пришлось смотреть на то, как ее сын надел корону, прямо соперничая с ее братом, Карлом VII. Но когда король вернулся, роль Екатерины снизилась. С 1430 года королева жила отдельно от сына. Их дворы навсегда были официально и финансово разделены. В письмах она продолжала называть себя «Екатерина, королева Англии, дочь короля Франции Карла, мать короля Англии и леди Ирландии», но теперь она путешествовала сама по себе и присоединялась к королевскому двору только по формальным поводам[82]. В остальном ее жизнь теперь принадлежала ей.

Освободившись от каждодневных материнских обязанностей, королева Екатерина оказалась в любопытном положении. В Англии была еще одна вдовствующая королева — вдова Генриха IV Жанна Наваррская, которой было уже за шестьдесят. Ее жизнь подходила к концу, былого влияния в аристократических кругах она лишилась, к тому же ее репутацию испортили ложные и возмутительные обвинения в колдовстве, которые в 1419 году состряпал против нее исповедник. Екатерина же, напротив, была молода, красива, богата и владела землями в Англии и Уэльсе. В мире, где власть принадлежала землевладельцам, она привлекала к себе внимание и, если верить сплетням английского хрониста, «не могла полностью обуздать плотские страсти»[83]. От этой фразы веет той же подлой мизогинией, что и от обвинений, которыми в свое время забросали мать Екатерины, Изабеллу Баварскую. Тем не менее эти слухи отражают тот факт, что пол Екатерины и ее сексуальная жизнь могли повлиять на английскую политику, если она снова вышла бы замуж. И в самом деле сразу после коронации Генриха связи королевы-матери стали предметом интриг на самом высоком уровне.

Как правило, вдовствующие королевы не выходили замуж за англичан. Если они и вступали в брак, то за границей, чтобы это никак не могло повлиять на политику короны[84]. Если королева-мать выходила замуж за одного из представителей английской знати, то, имея прямой доступ к королю, ее муж оказывался в невероятно выгодном положении. Для сильного и самодостаточного взрослого монарха это не обязательно стало бы проблемой, другое дело — несовершеннолетний правитель. Те, кто был хорошо знаком с историей английской монархии, помнили мрачные дни 1320-х годов, когда после восшествия на престол Эдуарда III вдовствующая королева Изабелла Французская три года правила от имени сына, попав под влияние любовника, сэра Роджера Мортимера, чье злоупотребление властью привело к тирании. Воспользовавшись своим положением, Мортимер приказал убить отца короля и казнить его дядю. Он также убедил Эдуарда согласиться на унизительный односторонний мир с шотландцами и присвоил громкий титул графа Марча, подкрепив его массовым захватом имений недовольной его действиями английской знати, многие представители которой, опасаясь за свою жизнь, были вынуждены бежать. Мортимера свергли в результате вооруженного переворота, в ходе которого король-подросток вернул себе власть. Сто лет спустя правящий Англией совет едва ли мог позволить этой истории повториться.

Тем не менее в середине 1420-х поговаривали, будто Екатерина сильно привязана к Эдмунду Бофорту, графу Мортейну, молодому племяннику кардинала Бофорта. Этот честолюбивый воин был на пять лет моложе королевы, его старшие братья служили во Франции и надолго попали во французский плен. Будучи внуком Джона Гонта, граф происходил из династии Плантагенетов и гордился этим, а также званием рыцаря. Слухи о его близких отношениях с королевой не на шутку взволновали королевский совет и в особенности Хамфри, герцога Глостера. Если бы королева вышла замуж за одного из его соперников из окружения Бофорта, это подорвало бы стабильность в государстве и поставило бы под удар самого Глостера.

Когда на заседании парламента в Лестере в 1426 году было подано прошение о том, чтобы впредь канцлер «давал королевским вдовам разрешение по собственной воле выходить замуж», опасения Глостера по поводу возможного брака Екатерины и Эдмунда Бофорта показались вполне обоснованными[85]. Имени Екатерины в прошении не было, но едва ли речь могла идти о ком-то другом. Канцлер отложил его для «дальнейшего рассмотрения», но на следующем заседании парламента, прошедшем в Вестминстере осенью 1427 года, был дан недвусмысленный ответ. Парламент издал закон, который со всей ясностью запрещал королевам вновь выходить замуж без «особого разрешения» совершеннолетнего короля. Закон якобы был направлен на «защиту чести наизнатнейшего положения королев Англии», но на деле преследовал цель помешать Екатерине заключить брак с англичанином как минимум в ближайшие десять лет. Формулировка закона не оставляла сомнений: тот, кто осмелится жениться на вдовствующей королеве, обречет себя на разорение. «Кто поступит наоборот, будет надлежащим образом наказан и до конца жизни лишится всех своих земель и владений».

Таким образом в отношениях Екатерины и Эдмунда Бофорта была поставлена точка. Нам неизвестно, продолжали ли они встречаться и была ли вообще между ними связь. Но если так, то Бофорту пришлось бы пойти на большой риск, чего, как показала его дальнейшая жизнь, он обычно избегал. В любом случае к 1431 году королева вновь бросила вызов парламенту, но на этот раз речь шла не о браке с Бофортом. Она влюбилась в обворожительного валлийского сквайра по имени Оуэн Тюдор.

Истинные обстоятельства, при которых познакомились Тюдор и королева Екатерина, остаются загадкой и погребены под наслоениями романтических историй и анекдотов, которые появились в последующие столетия. Одни прославляли имя Оуэна, другие высмеивали его. Екатерину, несомненно, многое связывало с родиной Оуэна — среди земель, отошедших ей после смерти Генриха V, были территории на севере Уэльса: Бомарис, Флинт, Монтгомери, Билт, Гаварден. Возможно, и Оуэна что-то связывало с родиной королевы. Когда ему только исполнилось двадцать, а может, чуть раньше он мог участвовать в боях во Франции. В 1421 году воин по имени Оуэн Мередит служил вместе с камергером Генриха V, сэром Уолтером Хангерфордом. А так как позже Хангерфорд был лордом-стюардом при дворе юного Генриха VI, можно предположить, что именно через него Оуэн и попал в ближайшее домашнее окружение Екатерины. Более точных сведений на этот счет нет. Позже, в конце XV — начале XVI века, злые языки болтали, будто он был сыном трактирщика или убийцы, что он сражался при Азенкуре, что он