Майя дала скрипачу возможность вырваться вперед, после чегоповторила его маневр и очутилась на мосту. Кроме них здесь не было ни одногопешехода. Мимо с ревом проносились машины, обдавая их теплой сладковатой гарью.Великолепный вид города, подступившего к набережным, сегодня не привлек еевнимания — она не сводила глаз со своего подопечного. Тот прошел половинумоста, ни разу не оглянувшись назад, и остановился возле парапета. Даже издалибыло видно, как тяжело и неровно он дышит. Потом он заглянул вниз, закрыл лицоруками и затрясся. Майя, остановившаяся поодаль, выхватила из кармана записку ипробежала ее глазами. «В моей смерти прошу никого не винить. Леонид Мурочкин».Число и подпись.

Записка поразила ее своей ужасной простотой. Человексобирается свести счеты с жизнью и полагает, что миру достаточно глупойшаблонной фразы. Она быстро распустила волосы и сняла солнечные очки, вновьсделавшись похожей на саму себя. После чего поспешно направилась к несчастномускрипачу, крикнув еще издали:

— Эй, Леонид! Какая встреча! Узнаете меня? Я МайяДолинина, ваша соседка по подъезду.

Мурочкин подпрыгнул на месте, крутнулся и уставился на неекруглыми беличьими глазками. В них плескался такой ужас, словно Майя была неженщиной, а локомотивом, заставшим его врасплох на рельсах. Он попятился кограждению, не отрывая от нее безумного взгляда. Решив, что уговорами ничего недобиться, его потенциальная спасительница сунула злосчастную записку прямо емув нос, грозно вопросив:

— Что это такое, Леонид? Как это понимать? Этопризнание в убийстве?

— Откуда вы знаете? — одними губами спросилнесчастный. — Да, я убийца! Я недостоин жить.

«Не верю, чтобы все было так просто», — пронеслось вголове у Майи. Поэтому на всякий случай она уточнила:

— Вы убили Фофанова и украли у него деньги?

Мурочкин вскинул голову и до предела распахнул глаза,сделавшись похожим на человека, который только что получил сковородой поголове.

— Кого‑кого я убил?

— Это я вас спрашиваю, кого вы убили, — сердитовоскликнула Майя, чувствуя, что надежда на скорую развязку ускользает отнее. — Вы ведь не просто так решили покончить с собой?

Им приходилось говорить громко, потому что машины неслисьодна за другой и ревели на подъеме.

— Ладно, я все скажу, — с трудом выговорилМурочкин. — В конце концов, какая теперь разница? Я недавно взял уприятеля «Жигули» напрокат.

Потому что права у меня есть, а собственной машины нет.

Желудок Майи сжался. Она поняла, что за этим признаниемпоследует что‑то весьма неприятное.

— И я задавил кошку, — прорыдал скрипач, нескрывая больше слез, которые потекли по его мягким щекам. — Я больше немогу жить. Ни еда, ни сон не идут ко мне. Музыка мне не мила. За одну ночь яразучился играть на скрипке. Пальцы не слушаются…

— Тьфу ты, — пробормотала Майя и смело подошла кстрадальцу поближе. — А вы не думаете, что кошке просто пора было попастьв ее кошачий рай, а вы — всего лишь перст судьбы? Вы были посланы для того,чтобы выполнить высшую волю. Вот и все.

Мурочкин несколько секунд молча смотрел на нее, потом в глазахего начала разгораться робкая надежда:

— Вы считаете, на это нужно смотреть именно так?

— А как же иначе? — пожала плечами Майя. —Кстати, зачем вы покупали наждачную бумагу и нож? И еще клей? А потом взяли ивсе выбросили?

— Вы следили за мной? — удивился скрипач.

— Я тоже ваша судьба. Так что отвечайте без утайки.

Сутра я не планировал прыгнуть в реку, — признался оннеохотно. — Сначала я вспомнил о том мужчине, который поскользнулся внашем подъезде на банановой кожуре, ударился головой и умер. Я посчитал, чтоэто ужасно глупая смерть и что необходимо застраховать себя от подобныхслучайностей. Решил наклеить на подошвы ботинок кусочки наждачной бумаги, чтобычувствовать себя увереннее. А потом вдруг подумал — какого черта? Он умер, икошка умерла, а я — жив. Я решил, что покой можно найти где угодно — хотя бы надне реки. И по дороге сюда избавился от покупок. Потому что если я утону, мнеуже не дано будет поскользнуться…

— Ну‑ну, Леонид, — похлопала его по плечуМайя.

Ей было неловко, что имя Мурочкина она узнала только из егопредсмертной записки. Никогда прежде она не имела дела с несостоявшимисясамоубийцами. Такая безумная ответственность! Нужно не спугнуть и не расстроитьбеднягу. Что ему стоит взять и передумать? Махнет вниз — не успеешь и глазомморгнуть. Чувство долга некоторое время боролось в ней с любопытством. Носхватка была неравной, и вместо того, чтобы напомнить Мурочкину о том, какпрекрасна жизнь, Майя спросила;

— Кстати, а почему вы оставили свое послание в каком‑токафе?

Скрипач по‑прежнему стоял, прижавшись почками к литойчугунной решетке, и изо всех сил мял пальцы. Он все еще выглядел оченьвзволнованным.

— Я часто ужинаю там. И официантка, что обслуживаламеня сегодня, всегда была очень добра. Давно уже никто не был ко мне так добр.Я подумал, может быть, она вздохнет, когда узнает…

— Что вы, Леонид? Если бы я не забрала записку, она быпроплакала целую неделю! А может, и месяц. Шуточное ли дело — потерять клиента.

— Вы так считаете? — с детской надеждой спросилскрипач.

— Я просто убеждена, — твердо ответилаМайя. — Но почему именно сегодня, чудесным летним вечером, вы принялисудьбоносное решение?

— Это моя вторая попытка, — скромно призналсяМурочкин. — Как раз в тот день, когда мужчина в нашем подъезде упал иумер, я собирался спрыгнуть с крыши. Уже давно у меня был ключ от чердака. Яподнялся на девятый этаж, оттуда по железной лесенке — к люку. Открыл дверцу идаже пробрался наверх, но не двинулся с места. Некоторое время стоялнеподвижно, а потом услышал, какой шум поднялся в подъезде, испугался, что этопо моей вине, и спустился обратно. Оказалось, что на лестнице нашли труп. Ятоже потолкался среди соседей и бегом бросился к себе. Пришлось обходить тело.Зрелище оказалось таким неприятным, что я забыл о самоубийстве. А сегодня опятьнакатило. Если бы вы знали, какой славной была та кошка!

— Она в кошачьем раю, — строго напомнила Майя и навсякий случай спросила: — Вы говорили милиции о том, что сидели на чердаке?

— Да вы что?! Только слабаки откладывают самоубийство.Мне было стыдно признаться в собственной слабости. Конечно, я никому ничего несказал.

Майя несколько секунд молчала, всматриваясь в лицоМурочкина.

— А теперь пойдемте домой, — наконец решилаона. — Обещайте, что откажетесь от идеи сделать с собой что‑нибудь ужасное.

— Ладно, — помедлив, ответил скрипач. В еговзгляде появился странный блеск. — Ядам вам клятву. Но только с однимусловием.