Что еще за условие? — насторожилась спасительница. Отэтих музыкантов можно ожидать чего угодно. На сцене он — бог, а как толькоположит скрипку в футляр, тут и начинаются всякие выкрутасы.

— Поцелуйте меня.

— Я? — удивилась Майя. — Зачем это?

— Хочу почувствовать вкус настоящей жизни. Помогите мнеповерить в прекрасное!

— Но здесь жуткий ветер. Может быть, стоит отложить этодело до завтра?

— Не увиливайте. Мы договорились. С меня — клятва, свас — поцелуй.

Ветер в самом деле усилился. Волосы Мурочкина взъерошилисьна макушке, сделав его похожим на воробья. Он был маленький, несчастный ипросил, в сущности, так немного! Внизу, под мостом, медленно двигалась темно‑сераявода, и мысль об ужасной глубине пробирала до костей.

— Ладно, — сказала Майя. — Если это такважно, я вас, разумеется, поцелую. Давайте свою клятву.

Мурочкин заверил, что с этой минуты обещает думать только охорошем и никогда, ни при каких обстоятельствах ничего с собой не сделает.

— Теперь приступайте, — велел он.

Майя придвинулась к нему вплотную и примерилась. Скрипач былмал ростом, поэтому изощряться особенно не требовалось.

— Вам может не понравиться моя зубная паста, —предупредила она и обняла его правой рукой за шею, а левой — за талию.

— Только это должен быть настоящий поцелуй, —предупредил Мурочкин очень серьезно. — А не какой‑то там детскийчмок.

Ясно‑ясно, — досадливо ответила егоспасительница, переступая с ноги на ногу. Лицо скрипача было так близко, чтоона видела даже прыщик у него на носу. — Не отвлекайте меня, а то ничегоне получится.

— Что значит — не получится? Вы же не зуб мнесобираетесь выдергивать.

— Прекратите болтать и сосредоточьтесь. А еще лучше —закройте глаза.

Мурочкин поспешно зажмурился. Майя тоже зажмурилась, решивпредставить, что это Дима Бурин. Она напрягла губы и прижалась ими к губамскрипача. Он мгновенно ответил на поцелуй и задышал, как горячечный больной,увидевший чашку с водой. Самым отвратительным было то, что от него пахлооладьями с джемом. Оладьи настолько не сочетались с проводимым мероприятием,что портили все дело. Довести поцелуй до конца оказалось невероятно трудным.Однако Майя старалась изо всех сил и не позволила себе пойти на попятный. Пустьпотом не говорит, что сделка не состоялась.

После того, как она оторвалась от Мурочкина, тот некотороевремя стоял, шатаясь, и смотрел на нее глазами пьяного школьника — храбро ивосторженно. По всему было видно, что целоваться с Майей ему понравилось и онне прочь приобрести билет на второй сеанс.

— Теперь вы верите, что жизнь прекрасна? — сподозрением спросила она, отступив от него на безопасное расстояние.

Кажется, да, — ответил убийца кошек. Потрогал свои губыподушечкой указательного пальца и признался: — Это гораздо лучше всего того,что я испытывал прежде. Вы вдохнули в меня новую надежду!

— Когда я буду лежать на смертном одре, надеюсь, ангелыперебросят пару костяшек на своих счётах в мою пользу, — проворчалаМайя. — А теперь идемте, я провожу вас домой. По дороге будем беседовать очем‑нибудь жизнеутверждающем, ясно?

Обратно они добирались на маршрутке, и Мурочкин говорил, неумолкая. Казалось, у него уже лет сто не было собеседника, и он вывернул передсвоей спутницей душу, не стесняясь показать ее изнанку. К концу путешествияМайя настолько нагрузилась чужими переживаниями, что едва передвигала ноги.Засунув скрипача в его квартиру, она захлопнула за ним дверь и ободряющепостучала по ней ладонью. Затем вызвала лифт и, пока ждала его, тупо смотрела встену. Втиснувшись в кабину, достала из сумочки ключи от квартиры и выставилаперед собой самый длинный с таким выражением лица, как будто собиралась ткнутьв живот первого, кто решит поделиться с ней своими горестями.

Услышав возню, Сильвестр вышел из кабинета и включил вкоридоре свет.

— Наконец‑то ты вернулась! — обвиняющимтоном заявил он. — Я чуть с ума не сошел. Звонил тебе целый час, но ты неотвечала на вызовы. Разве можно так делать?

— Можно, — ответила Майя, сбросив босоножки итрусцой пробежав к ванной комнате.

— Подожди мыть руки, — попытался остановить ееБессонов. — Скажи сначала, как дела.

Не обращая внимания на его призыв, Майя отвернула кран,набрала в ладонь воды и принялась полоскать рот, отчаянно брызгаясь.

— Почему ты так отплевываешься и трясешься? — снедоумением спросил Сильвестр. — Тебя что, отравили?

— Мне пришлось целоваться с Мурочкиным, — ответилаона, продолжая начатое дело. — А перед этим он ел оладьи с джемом. Теперья не могу избавиться от вкуса этих оладий.

— Целовалась с Мурочкиным? — удивился Сильвестр,наблюдая за тем, как его помощница вытирает рот целым пуком бумажныхсалфеток. — Удивительное дело: все, что затевают женщины, непременнооканчивается поцелуями. Я отправил тебя следить за скрипачом, а не вступать сним в интимные отношения.

— Я и следила!

После водных процедур Майе значительно полегчало.

— Но когда он собрался свести счеты с жизнью иброситься в реку, пришлось вмешаться. Он согласился остаться на этом свететолько в обмен на поцелуй.

— Негодяй.

— Мы поцеловались, и я отвезла его домой. Заодно узналакое‑что важное.

— Никогда не думал, что Мурочкин окажется такимпредприимчивым.

— Когда убили Фофанова, скрипач сидел на чердаке, возлесамой лестницы. Собирался сигануть с крыши, но его остановили крики внизу.Понимаете, что это значит?

— Нужно было позволить ему прыгнуть в реку — и дело сконцом.

— Это значит, что убийца не мог уйти через чердак. Ичерез крышу подъезда тоже, потому что там прятался перепуганный насмерть Жабин.Помните, Анжелика сказала, что выгнала его на лестницу без десяти три?Смотрите, какая складывается картина! Без десяти три Фофанов выходит отЛешневских и спускается на два этажа, где его поджидает убийца. В это же самоевремя наверху, на чердаке, сидит Мурочкин, в подъезд входит Янов, а на второмэтаже Жабин лезет через окно на крышу подъезда. У убийцы не было иного пути,кроме как через двор. Он должен был ненадолго затаиться, пропустить Янова, а потомвыйти на улицу. Нужно искать свидетелей, вот что я вам скажу.

— Больше никогда не поручу тебе ничегоподобного, — продолжал гнуть свое Сильвестр, который, кажется, даже невникал в то, что ему говорили. — Начнешь с поцелуев, а потом совершенноразвратишься, и я буду виноват.

— Это побочный эффект оперативной работы, —ответила Майя. — Вспомните Джеймса Бонда: он всегда достигал цели,пользуясь своим мужским обаянием. Если уж у меня не может быть настоящихкавалеров, сойдет и Мурочкин.