И до сих пор плачу. Теперь про эту даму. Она журналист. В Оксфорд ее внедрил я. Диссертацию ей писали на Лубянке. Здесь нужен свой человек. Раз в две недели получаю от нее шифровку. Другую шифровку она передает в Лилль, в свою газету. Все ясно?

Собрание молчало. Дама Камилла перебирала в памяти все командировки в университет Лилля, которые она выписывала для Лауры Маркони. Улыбка, уже не снисходительная улыбка, пробегала по ее тонким губам.

Полковник выдержал паузу и продолжил:

— Полагаете, лорд Байрон имел право жить со своей сестрой Августой, а у Советского Союза нет прав внедрить информатора в британский университет? Права имеются. Итак, к делу.

Лаура Маркони, женщина статная, способная вызывать восхищение своей внешностью, казалась комиссару Мегре жалкой. Мегре встречал похожих растерянных дам под парижскими мостами, хотя были они вовсе не оксфордскими учеными и не политическими активистками. И тем не менее то общее, что имелось в мимике, подсказало комиссару, что такая женщина, как Лаура, лгать не сможет. Как правило, общение с бездомными под мостами Сены помогало в расследовании. Человек, находящийся на грани отчаяния, странным образом приближает развязку дела, иногда сам того не замечая.

Комиссар испытал то самое чувство, появления которого ждал все эти дни: когда разгадка близка. Еще одно слово, еще одна ошибка противника…

Лаура закрыла лицо руками, села на пол и зарыдала. Повар Адольф выглянул из кухни, ахнул, убежал и вернулся с салфетками. Принялся утирать слезы прекрасной итальянки.

— Вот такие они, наши коминтерновские союзнички. Одно удовольствие работать с этаким матерьялом, — сказал Курбатский презрительно. — Сегодня увидел последний номер листовки «Унита»; газета уже ввезена и в Англию, и в Италию. И вот статья нашей героини сопротивления. Полюбуйтесь. Здесь у нее все подробно описано.

Майор достал из френча сложенную вчетверо газету, развернул.

— Не угодно ли ознакомиться? «Как я была любовницей британского фашиста, который работал на германскую разведку». Вам понравится этот опус, Камилла. Вы здесь изображены весьма красочно. Оказывается, вы дама с достатком. На территории колледжа, как выяснилось, имеется свой особняк, и внутри специальное хранилище для шуб. Поздравляю! Тут и фото приложено.

— Ах ты, мерзавка! — дама Камилла изменила свой сдержанности. — Шубы мои считаешь?

— А зачем вам… столько… шуб? — сквозь слезы сказала женщина с пола. — Когда дети в Италии… мерзнут…

— Кто мерзнет в Италии? Хватит врать! Колледж тебе зарплату платит! Спагетти не ешь, откладывай на шубу!

— Зарплату… как же… двадцать лет откладывать надо…

— Придите в себя, Камилла, — металлический голос Курбатского пресек эту короткую сцену, — никто вас не посмеет упрекнуть в том, что вы достойно храните верхнюю одежду. Шубы следует беречь, вы здесь абсолютно правы. И не стоит рот разевать на чужие шубы, — назидательно сказал Курбатский опальной журналистке, — вам столько в «Униту» денег перевели — все неаполитанское жулье можно в меха одеть. Камилла, прекратите! Мне отведена роль куда более примечательная, шубы мои не обсуждают. Итак, данной коммунисткой публично заявлено, что Советское государство поддерживает британский и германский фашизм. Эмиссар этих отношений перед вами, — полковник поклонился. — Очаровательно, не правда ли? Я, видите ли, и левых поддерживаю, и правых. Но к черту логику! Сказано, в частности, что я передавал вам, Камилла, крупные суммы, а также финансировал партию сэра Уильяма. Видимо, и на шубы хватало, и на фашистскую пропаганду. И это не все. Здесь подробно описано, как я, советский полковник, кавалер ордена Красного Знамени, свел здесь присутствующую Лауру Маркони с британским философом сэром Уильямом Расселом; как я оплачивал квартиру для их свиданий…

При этих словах профессор Анна Малокарис покрылась бордовыми пятнами, затем и вовсе побагровела, сделавшись похожа на греческие терракоты.

— Сосредоточьтесь, — сказал полковник Курбатский, — дамские страсти обсудим в другой раз. Есть конкретная задача. Информационная. Посмотрите на ситуацию спокойно и сделайте выводы. Мир на пороге большой войны. Кто-нибудь здесь хочет этот факт опровергнуть? Ну же, философы, вам слово! Мистер позитивист, вам это не представляется очевидным? Поведайте нам о летающих чайниках.

Хьюго Бэрримор ответил на реплику, обращенную непосредственно к нему, кивком головы.

— Война может вспыхнуть в любой момент. Из-за пустяка, из-за случайной фразы. Из-за глупой статьи. Ждут только сигнала. Британский лев готовится к прыжку, германский орел готов клюнуть, русский медведь вылез из берлоги. Вы сами видите, джентльмены, как мы все аккуратно себя ведем в Испании, оттягиваем развязку. Даже во Франции, спросите у комиссара, он подтвердит, готовятся к войне. И мы все ждем! Растягиваем антракт как можно дольше. Не из-за Чехословакии нам с вами рвать друг другу глотки, господа, не из-за Судетов! И плевать на испанское золото, кто бы его ни вывез!

Майор Кингстон хмыкнул.

— Заметьте, майор, я сказал: кто бы золото ни вывез, наплевать! И мы закрываем глаза на события в Северной Ирландии. Я первый буду против поддержки террористов Белфаста. Скажу больше, хоть и не уполномочен: Советский Союз уже задумывается о прекращении финансирования Коминтерна. Интернациональное братство вот таких вот дам, — Курбатский указал на рыдающую Лауру, — обходится слишком дорого. Пришла пора, господа, позабыть партийное ребячество. Мы отнюдь не намерены расходовать государственный бюджет на голодранцев. Мы, заявляю это здесь официально, желаем обдуманных, взвешенных государственных отношений. И партнерами своими мы видим не таких вот неврастеничек, а вас и ваше ведомство, дама Камилла, и тех, кто стоит за вами, майор Кингстон.

Полковник говорил ровным металлическим голосом, и, хотя слова его были будто бы дружелюбны, в обеденной зале стало невыносимо дышать.

Случается такое в шекспировских драмах, когда действие приближается к развязке и на сцене появляется словно бы новое действующее лицо — ужас.

Этот ужас обретает самостоятельное существование и движется по сцене сам по себе, захватывая все новые жертвы и сжимая им горло.

— Я требую, — ровным голосом продолжал майор, — чтобы мы положили немедленно конец этой истории. Я заинтересован в том, чтобы в британских и французских газетах — в официальных, правительственных газетах, а не в бульварных листках, которые финансирует мой отдел — вышли опровержения отвратительной фальшивки, опубликованной этой итальянской коммунисткой. Я заинтересован в том, чтобы виновные в убийстве были немедленно изобличены и переданы в руки правосудия. И, наконец, я, со своей стороны, делаю первый шаг к решению вопроса в том духе, который устроит всех. Я передаю всю информацию по поводу разведывательной деятельности Лауры Маркони, она же Зоя Шмыг, она же Маргарита Бальтрушайтис: вот все ее паспорта. Деятельность данной особы, как всем вам понятно, финансировалась вовсе не мной — эта клевета, надеюсь, будет своевременно опровергнута, — а так называемым коминтерновцем, якобы основателем