- Дэлия, - шепчет генерал моё имя, а я слышу, как изменился его голос. Вместо перезвона кристаллов льда легкий весенний ветер. Он касается моей щеки, ласково скользит дыханием, задерживаясь на губах. Поцелуй генерала терпкий на вкус, с легкой ноткой Шуи на кончике языка. Забываю о прохладном ночном воздухе, ледяных каменных перилах и обнимаю Наилия за шею, вздрагивая в его руках. Теперь я знаю, что есть что-то ярче звезд и выше этого неба.

Дозволено ли мне менять реальность? Вмешиваться своими предсказаниями в череду событий, ломать чьи-то судьбы и стряхивать жизни, как соринки с рукава? Замахнулась, правда? Мои стихи - моё личное безумие. Ни рифмы, ни слога, ни стиля, ни глубокой мысли, а только описание грядущего. Иногда настолько примитивное, что это стыдно показывать. Краснею, видя, как лечащий врач вчитывается в строки. От напряженной работы мысли даже на самом гладком лбу собираются складками морщины. Я считаю их - ровно три. Забавно, Мотылек сделала бы точно так же, а потом долго рассуждала, почему их три, а не две иди четыре. У каждого цзы'дарийца не зависимо от пола и возраста. Не важно, что одинаково, интересно, почему именно три?

- Значит, на центр нападут, - хмыкает Луций Квинт, - когда?

- Не знаю, там не указано.

Глупый вопрос и слышу я его не в первый раз. Предсказания привязаны только к тому, что в них указано. А время, место, даже суть может меняться. Вселенная, приоткрывая свои тайны, всегда оставляет для себя лазейку.

- Это невозможно, - вздыхает психиатр, - ты ведь сама это понимаешь, верно? Мы дома, здесь нет войн и конфликтов, наши солдаты не воюют друг с другом. А здесь нападение, жертвы. Целых десять погибших - это невероятно. Ладно бы стихийное бедствие: падение метеорита, землетрясение, хотя откуда ему взяться на равнине, но атака? Нет.

Будет атака, я уверена. Предсказание настоящее. Когда информация идет из-за потенциального барьера, превращаясь в рифмованные строчки, у меня всегда немеют пальцы ног, будто я ходила в легких тапочках по морозу. Странный симптом и очень глупо звучит в качестве оправдания. «Ты уверена, что десять цзы'дарийцев умрут?» - «Да, конечно, у меня пальцы ног онемели».

- Поэтесса, - ласково говорит Луций, - возвращайся в общую комнату, а я схожу к капитану Дару и покажу ему предсказание, хорошо?

Киваю. А что мне остается делать? Не доказывать же с фанатичным блеском в глазах, что охрану нужно усилить прямо сейчас и ждать нападения в любой момент. Вся боль предсказаний в том, что они сбываются. Всегда. Как бы громко я не кричала и что бы не делала.

Выхожу из ординаторской и плотно притворяю за собой дверь. Никуда Луций не пошел, конечно же. Убрал листок в стол и дальше занялся своими делами. Знаю, желает добра и боится больше меня, что начну выдавать фантазии за реальность. Потому и прячет такие невозможные предсказания. Горько и солоно.

Иду по коридору закрытого военного центра и ловлю взглядом каждого проходящего мимо. Встревоженный санитар, пасмурный врач, кто из них? Чью жизнь я посчитала среди тех десяти? Не отгадаю никогда и уже не предскажу. Не умею задавать вопросы о будущем, только слушать и записывать, то, что мне сообщают. Как телефон, настроенный на мир за потенциальным барьером. Кто спускает мне предсказания? С какой целью? Марионеткой себя чувствую в ловких руках высших сил. Слишком часто записав предсказание, думаю, а что было бы если... Не расскажу, не покажу, порву лист и забуду? Тогда вмешательство станет минимальным, и? Ничего. Все равно сбудется.

В общей комнате только Маятник с Конспирологом. Выпуск новостей давно закончен, телевизионная панель выключена, а мудрецы вяло переговариваются, перебирая варианты конца света. Замучили меня, спрашивать, не предсказалось ли что-нибудь эдакое? Нет. Обещаю предупредить. Всем обещаю рассказать, каждый хочет знать, что его ждет и когда. А потом, услышав, кусают губы и чуть не плачут. Надоело!

- А где Создатель? - спрашиваю, усаживаясь за стол.

- Не вернулся еще, - отвечает Конспиролог, на всякий случай оглядывая комнату. Странно. С Мотыльком остался? Довело до слез моё дурное предсказание, не иначе. Жив её генерал, но как объяснить это насмерть перепуганной влюбленной? Виновата я опять и не знаю, как оправдываться. Кто меня заставлял показывать стих? Зачем? Но сходить к ней надо, доведет себя до карцера.

Над выключателями гаснут красные индикаторы, и раздается пронзительный писк источника бесперебойного питания.

- Опять электричество отключили? - крутит головой Конспиролог.

- Да, это заговор, чтобы ты пропустил следующий выпуск новостей, - едко отвечает Маятник.

- Катись в бездну, - отзывается увечный мудрец, но вяло и без злобы. Поднимается на ноги, прислушиваясь к тишине. Закрываю глаза и стараюсь не слышать выстрелов бластера из пророчества, не считать в уме падающие тела с прожжёнными в них дырами, не чувствовать запаха обугленной плоти. И тогда может быть война не придет в мой дом.

- Что это? - спрашивает Маятник, услышав первый оглушительный хлопок.

- Огнестрел, - чеканит Конспиролог и делает шаг в сторону от закрытой двери.

Сбылось. Слишком быстро на этот раз. Сдаюсь, покоряюсь и в уме отсчитываю один. Не успела подумать, есть ли в списке я. Обреченно смотрю на мужчин - бывшие военные, должны знать, что делать, но они только переглядываются и молчат. Раздаются еще два выстрела. Три. В коридоре топот ног и отрывистые команды.

- Так и будем сидеть? - спрашиваю я.

- Хочешь под пули броситься?

Конспиролог растерян и зол. Что мы можем безоружные?

- Спрятаться хочу.

- Где? И так спрятаны дальше некуда.

Четыре, пять, шесть. Крики все громче и ближе.

- Поздно уже, - тихо говорит Маятник. - За нами пришли, разве не понятно?

- Ликвидация? - мрачно спрашивает Конспиролог. - Но почему стреляют? Зачем? Вкололи бы яд и все. Спокойно, организовано, без лишней суеты.

Маятник молчит. Мы давно покорны судьбе и столько раз рассуждали о смерти, что ждем в гости, как старую знакомую. Наша не-жизнь все равно когда-нибудь оборвется. Почему не сейчас?

Семь, восемь. Каждый ли выстрел попадает в цель? Может быть, зря считаю? Снова тихо, да так, что дышать страшно. Будто унесло комнату в открытый космос, и за стенами ничего нет. А воздуха один глоток. Плотно сжимаю губы, чтобы не потерять его. Уже в легких больно, а я упрямо сижу и не двигаюсь.

Дверь распахивается от пинка, вздрагиваю, судорожно вдыхая, но на пороге Децим.

- По палатам все, - грозно приказывает старший санитар, - Поэтесса, за мной.

Без освещения по коридору только держась за стену. Узкий луч от фонарика старшего санитара мечется в панике, но на пути чисто. Жду, что каждая тень обернется мертвым, изломанным телом и рада, что никого нет. Кажется, будто пахнет гарью, но у меня бывают обонятельные галлюцинации. Мотылек зовет их фантомными запахами и пытается объяснить, что это нормально и полезно. Жаль её. Вроде бы лучше других приняла свое безумие, но на самом деле как никто мечтает быть нормальной.