твердым на ощупь – как алюминиевый ковш, а на траву и листья бархатной пудрой легла роса. Словно приставшая к краям ковша золотистая крупа, поблескивали редкие утренние звезды.

Зябко ежась от предрассветной сырой прохлады, сидящая на крыльце молодежь, сонно кутаясь в пледы, вынесенные гостеприимной Люсей из дома, не расходилась лишь потому, что слишком уж не хотелось от утомления подниматься с нагретых мест и выходить в свежесть утра – будто нырять в холодную воду. Девочки откровенно зевали, склоняли головы друг другу на плечи.

Между Захаром и Люсей так и не случилось объяснений – они просидели в обнимку до рассвета, за них говорили тела: слепые, теплые, обсыпанные мелкой крупой мурашек предвкушения, доверчиво влекомые навстречу неудержимой силой.

Простившись с юношей, Люся медленно раздевалась в своей комнате. Стаскивала пропахший сигаретами свитер, заплатанные дачные джинсы.

Постепенно остывали ожоги-пятна, оставленные на ее талии руками Захара. И приходило осознание содеянного.

Тая?

Как же Тая?

Все эти часы Люся была будто в чаду, оглушенная вином, темнотой, голубыми отсветами экрана, чужими руками. Она позволила себе поплыть по течению, она забыла думать.

Да, вчера они немного повздорили. Тая обидела ее. Но это же такая мелочь!

Тая.

Таечка…

Дребезжащая тревога, подобная комару над ухом, не оставляла Люсю – она ворочалась на кровати. За окнами в предрассветном полусвете вырисовывались силуэты садовых яблонь, мячиком на носу дельфина показывалась над волнами сосновых вершин полная луна.

* * *

Проснувшись, Тая лежала, путешествуя взглядом по стене с фотографиями.

Дети на пляже, головы-одуванчики. Песочная крепость у воды.

В тот день они поссорились из-за фенечки – браслета в виде толстой, полой, сомкнутой в кольцо трубки из бисера. Он был такой нежно-шероховатый, этот браслет, если водить по его поверхности подушечкой пальца. Белый, бледно-розовый, розовый, ярко-розовый, темно-розовый, малиновый – неуловимо, как в небе, цвета переходили один в другой. Мягко, лунно искрились туго стянутые друг с другом тонкой леской мелкие стеклянные шарики. Много-много-много…

Знакомая девочка подарила браслет Люсе – Тая влюбилась в него, невыносимо, до слез, до желания разрезать. Несколько дней подряд она клянчила у Люси браслет, но Люся оставалась непреклонна – «подарочки не передарочки».

Ожившие дети на пляже играют в пиратский замок.

Тае не играет – она думает о браслете.

Разрешение фотографии не позволяет разглядеть, на запястье Люси болтается нечто чуть темнее кожи – но Тая помнит: это та самая фенечка!

Фото рядом – Люся едва научилась уверенно ходить, Тая с плюшевым медведем – из-под голубого платьица с рюшами торчат поцарапанные коленки.

Как мелодия с первых нот, с одного взгляда на фотографию вспоминается: Люсина мама, укладывая полуторагодовалую Люсю на дневной сон, иногда просила трехлетнюю Таечку: сходи посмотри, не проснулась ли.

И Таечка кралась, точно с сачком к сидящей на цветке бабочке, по прихожей, стараясь не скрипеть досками, к двери со стеклянной вставкой, завешенной тюлем.

Медленно, осторожно Таечка отодвигала краешек тюля, точно даже это беззвучное движение могло спугнуть сон маленькой подруги, утыкалась носом в холодное стекло, вглядывалась в полумрак комнаты.

Обычно все было тихо и неподвижно.

Просыпаясь, Люся садилась или вставала в кроватке – начинала копошиться.

– Спит, – уверенно и гордо сообщала Таечка, возвращаясь.

Дрожащий голубоватый свет. Люсина голова на плече Захара.

Осознание потери холодом прихлынуло к груди.

Она же подруга.

Она клялась, что этого не хочет.

Не верилось, что она на это способна.

Что она сделает. Согласится.

Ревность и тоска по привычной близости встретились – как сода и уксус на столовой ложке, когда бабушка готовила оладьи. Тая колебалась.

Ей хотелось как ни в чем не бывало сразу с постели побежать к Люсе: вскочить одним прыжком на крыльцо, трижды стукнуть в дверной косяк. Видеть подругу, говорить с нею, брызгаться и швыряться пеной в просторной сосновой бане, меняться одеждой, сидеть на досках по-турецки, гадая на картах…

Кислота обиды не смогла разом растворить прочный остов общего детства.

* * *

Люся сидела на веранде одна, читала книгу. Стол украшал шаровидный свежий букет – всеми яркими ротиками раскрытых соцветий кричал он о молодой крепкой любви, во имя которой был создан. Заметив этот букет издалека, Тая ощутила неприятное электричество в позвоночнике – тотчас захотелось ей развернуться и уйти: не видеть-ненавидеть, делать-вид-что-все-ок, отрицать, не желать смиряться.

Но она подавила приступ малодушия.

Разве не желание объясниться с лучшей подругой привело ее сюда?

Люся, услышав шаги в саду, отвлеклась от книги. Под аркой яблоневых веток – знакомый силуэт.

Сердце зачастило – вчера только Люся мечтала, чтобы Тая сделала первый шаг к примирению, а теперь… От волнения, казалось ей, не сможет она сложить верно слова: важные – в основание, обыкновенные – на них, красивые – по верху, и рухнет башня невысказанного, как дженга, разлетится; и ничего не прояснится, только запутается.

Реальность все упрощает. Невозможно вечно воображать сценарии и бояться нарушить молчание.

Вязкий мед «сейчас» рано или поздно стечет с ложки, оборвется тонкая, как нить, струйка.

– Ну как?

Спросила Тая.

Затянувшаяся пауза подсказала ей, что Люся не поняла вопроса. Или не знает, что сказать.

– Вы целовались хоть?

Тая осталась верна своей беспощадной остроугольной манере.

Выстрел попал в цель.

Люся не смогла отгородиться от оголтелой искренности.

– Еще нет, – призналась она, смущенно хохотнув.

Дальше стало проще.

Замок был сбит, и слова – вопросы, утверждения, отрицания – посыпались, покатились горошинами по дереву.

Будто бы все стало как прежде.

Отношения между подругами не только восстановились – они вышли на новый уровень.

После того, что случилось, между Люсей и Таей добавилось запредельных, пронзительных, дребезжащих нот, точно дружба была гитарой и теперь кто-то подтянул колки на грифе так, что все струны зазвучали на октаву выше.

Степень откровенности между ними стала прямо-таки чудовищной, шокирующей.

– Скажи мне, что ты чувствуешь, когда он целует тебя? – задумчиво разглядывая губы подруги, спросила Тая. – Не смотри на меня так, будто я свихнулась, я правда хочу это представить себе.

И все-таки сделка не была честной.

Если Люся вычерпывала душу до дна, рассказывая подруге о своих переживаниях, то у Таи оставалась как минимум одна тайна – ручей.

Такое не говорят никому.

В этом можно признаться разве только на анонимном форуме вроде вуман. ру, где один раз подписываешься любой комбинацией знаков, хоть бессмысленной, и, оставив ехидный комментарий, растворяешься в небытии, чтобы потом забавы ради заглянуть неделю спустя – налетело ли флуда.

В этом можно признаться в закрытой группе ВК, где сидят такие же – несчастные, нервные, помешанные, делятся на стенке исповедями «во грехах» – кто сколько съел;