Он отвернулся от возмущенной дамы в круглом, похожем на клопа вишневом «ситроене», достал трубку и нашел телефон петрозаводского брата. С именинником!

_____

Он познакомился с Алиной, когда читал спецкурс по мистике Булгакова на филфаке университета. Круглолицая пятикурсница в очках показалась ему вначале заурядной провинциалкой, из тех, что составляют законную добычу обаятельных научных руководителей. Она держалась скромно, влюбленно смотрела ему в рот, ничто не предвещало подвоха, и он привычно бросился на штурм, даже не подозревая, что впереди ждут засада, разгром и позорный плен.

Он только охнул, когда узнал, чья она дочь, но было уже поздно. Дело, конечно, не в постели, что там, мы же современные люди. Дело было в другом. Алина любила его и расставаться с ним не собиралась, о чем в надлежащее время была оповещена семья, а потом уже и сам виновник переполоха. Да, именно так — о ее планах на их совместное счастливое будущее Колосов узнал последним. И то — куда ты, к шутам, денешься, парень, из подводной лодки?

«Раздавят, в порошок сотрут, — паниковал он, — ведь не для седеющего литературоведа готовил папочка свое чадо, а мне уже поздно становиться топ-менеджером, директором банка или, не приведи господи, депутатом Думы. Эх, Алина, ну зачем я тебе нужен, тем более сгоревший в собственной „девятке“ или закатанный в бетон…»

Неожиданно обошлось. Алина разобралась со своим семейством сама, без его участия. Но жениться пришлось, что на первый взгляд казалось самым щадящим вариантом, а на второй — просто везением, которое он смог оценить лишь позже. Тесть с тещей не досаждали им чрезмерным вниманием, если не считать уютной квартирки в экологически чистом районе (Алина не любила центр), новой машины (подарок зятю на свадьбу), карманных денег на путешествия и прочих приятных мелочей, украшающих жизнь.

Так Вадим Колосов из заурядного филолога, более известного в научной среде своими похождениями, чем литературоведческими трудами, превратился в преуспевающего рантье. Правда, у него не было капитала как такового, с которого рантье полагалось стричь проценты. Капиталом был сам тесть, толстый потливый человек, входящий в десятку первых богачей нашего отечества. Ну, может быть, в двадцатку. Колосов не страдал тщеславием. Главное, проценты от тестя капали исправно.

Он бросил преподавание, закончил наконец монографию о Булгакове и кропал в свое удовольствие статьи, публикуя их в небогатых, но очень уважаемых изданиях. Впервые в жизни он наслаждался главным достоинством денег — возможностью о них не думать.

Алина оказалась хорошей женой — внимательной и неназойливой, не зря ее растили чуть ли не для морганатического брака. Они прожили вместе два с половиной года. Он успешно скрывал свои легкие романы, подозревая, что она догадывается кое о чем, но мудро молчит. Все шло так гладко, что его то и дело тянуло сплюнуть три раза прямо на дубовый паркет их новой квартиры. И вдруг в добротной ткани семейной жизни обнаружилась опасная прореха, и возникла она не из-за ревности жены и не по причине неверности мужа.

У них не было детей, а Алина очень хотела ребенка. Откуда, «из какого сора» при ее снобистском воспитании проклюнулись материнские инстинкты, для Колосова оставалось загадкой. Но тема деторождения постепенно стала в их жизни сначала доминирующей, потом тревожной, потом проклятой.

Алина даже дом выбирала не просто в зеленой зоне, а возле большого парка, усеянного детскими площадками, и рядом с престижной частной школой. В коляски проходящих мамаш она не заглядывала — культура не позволяла. Но перед витринами с детскими одежками застывала в мечтательной грусти, хотя к бабским шмоткам была довольно равнодушна — одевалась соответственно своему статусу, и только. Иногда, не удержавшись, она даже покупала какую-нибудь шарлатанскую брошюру о развитии музыкальных способностей у новорожденных или об обучении японскому языку во внутриутробном состоянии.

Нет, поначалу это не казалось ему серьезной проблемой. Вначале она слишком любила его, чтобы по-настоящему страдать от бесплодия их брака. А потом разлюбила. Произошло это стремительно и неотвратимо, как будто с шипением сдулся шарик.

Их отношения не испортились, но как-то закостенели. Все чаще он встречал ее разочарованный и словно бы удивленный взгляд. Казалось, она спрашивает себя, что делает в ее доме, в ее постели этот чужой, неискренний мужик с его натужными шутками и картинной проседью в бороде. Он замирал от страха, предчувствуя, что рано или поздно она задаст этот вопрос вслух и это будет равнозначно приглашению катиться на все четыре стороны.

Катиться? Он не любил Алину, но с годами пристрастился к комфорту, безделью и дорогим вещам. Нет, катиться ему не хотелось, да и некуда было — в своей профессиональной среде он давно числился этаким Обломовым от литературы, богатым барином, от скуки пробавляющимся филологическими безделками. Спасти его от нищеты, а их семью от развала мог только ребенок. С отцом своих детей Алина не рассталась бы никогда, гарантированно, она прочла слишком много книжек о важности полной семьи для формирования детской психики.

После очередных слез он согласился обратиться к врачам. Они прошли обследование и выяснили, что у Алины вроде бы все в порядке, а вот у него есть проблемы. Степень сложности этих проблем должны были показать более серьезные анализы. И показали, о чем ему сообщили в запредельно дорогой клинике под аккомпанемент майской грозы. Бывают случаи, когда медицина бессильна, с постным видом вещал гладко выбритый веснушчатый врач с белесыми ресницами. Он с детства ненавидел врачей, ненавидел медицину, самую равнодушную и бесчеловечную из всех наук.

Алине он сказал, что шанс есть, надо только пройти курс лечения в закрытой клинике в Вене. Взял солидную сумму, без колебаний выделенную тестем на продолжение рода, и вылетел в Петрозаводск.

Вадим и Кирилл были близнецами, но выросли порознь. Когда умер отец, незамужняя тетка поняла, что матери не вытянуть двоих, и взяла на воспитание одного из мальчишек. Почему мама не рассказала Вадиму про брата — бог весть, кто поймет это поколение! Позже, познакомившись со Степаном Алексеевичем, она до смерти боялась, что он не возьмет ее с ребенком, а уж о двух и говорить нечего. Степан оказался нормальным мужиком и вырастил Вадика как родного сына, не подозревая, что сыновей могло быть двое. Время шло, тайна оставалась тайной, и мама чем дальше, тем больше боялась ее открыть.

До шестнадцати лет Вадим не знал, что в Петрозаводске у него есть брат-близнец. Когда мать призналась в этом разом и сыну и мужу, Степан Алексеевич рассердился, назвал ее дурой, рявкнул, стукнул кулаком по столу. Мать заплакала, уронив голову на руки, отчим стал извиняться, гладил ее по спине. Вадик из вежливости постоял возле них некоторое время и ушел делать уроки. На него новость не произвела особого впечатления — он догадывался, что у матери есть какие-то секреты. Тайны, умалчивания, недоговорки казались ему неотъемлемой частью семейной жизни, необходимой для того, чтобы сохранить свою индивидуальность на тесном пятачке ежедневного общения.

Летом родители отменили поездку на курорт, и они всей семьей отправились в Петрозаводск.