Знаковых деталей оказалось не так уж много: фактически, они с Алиной жили автономно друг от друга. Гостей у них не бывало, со своими подругами жена встречалась на нейтральной территории. Если вообще были подруги. Вадим не мог припомнить ни одной, кроме приятельниц студенческой поры, ушедших в небытие после замужества. Жена была не ревнива, но предусмотрительна.

Она не любила компаний, работала, как и он, дома, составляя антологии, реферируя диссертации и научные статьи. Целыми днями они могли сидеть каждый в своей комнате за компьютерами, не говоря друг другу и двух слов. Обедать предпочитали в ресторанах (чаще порознь) либо покупали дорогие полуфабрикаты. (Nota bene: любимые блюда и напитки.) Иногда ходили в театр или на концерт (любимые актеры и исполнители). Телевизор тоже у каждого был свой. И в комнаты друг к другу они не входили без стука — просто сон Веры Павловны!..

Кира всего-навсего должен сохранять этот принцип равноудаленности. Любые контакты, кроме секса, сводятся к минимуму. Алина к этому давно привыкла, они живут так годами.

Ну, постель, конечно, да. Тут Кириллу придется импровизировать. Вадим пытался подбить брата на любовь втроем с какой-нибудь питерской путаной — исключительно в познавательных целях, — но тот отказался наотрез. Пусть сам выкручивается. Не обращая внимания на дремучую стыдливость провинциала, Вадим все же сообщил ему некоторые интимные подробности физиологии и анатомии своей жены. Кирилл перекривился и посмотрел на брата с плохо скрываемой брезгливостью, на что Вадим невозмутимо заметил: «Я тебе диктую правила пользования, а дальше твое дело». Воспоминание о теле и запахе Алины неожиданно взволновало его, он оставил брата в гостинице и отправился на поиски продажной любви один.

«На кухне — кухарка, в гостиной — герцогиня…» С этим у Алины все было в порядке, а вот спальня требовала корректировки.

Они впервые стали близки у Вадима дома, на вторую неделю знакомства. К его удивлению, он был у этой тихони не первым. Она никогда не рассказывала о его предшественнике (предшественниках?), в постели вела себя зажато, как будто ждала подвоха, и Вадим потратил немало сил, чтобы превратить эту «гордость и предубеждение» в нормальную женщину. Впрочем, ее сдержанность даже нравилась ему, пробуждая мужской азарт — завести, растормошить! Он до сих пор хотел ее при случае, но это ничего не меняло. Он не ревновал ее к своему дублеру. Она вообще не вызывала у него сильных эмоций. Точно так же он любил хорошее вино, не становясь алкоголиком. Их размеренная, как зарядка, сексуальная жизнь оставалась ниточкой, связывавшей двух чужих друг другу людей.

У Алины — он был уверен — за годы их брака не было других мужчин. Не потому, что она так честна и порядочна и считает нужным хранить ему верность. Ей это просто не интересно. Его стараниями она оценила прелести секса, но ей вполне хватает редких супружеских отношений. В остальном она полностью самодостаточна, и интрига, составляющая корень «интрижки», ей совершенно чужда. Он мог только развеселиться, пытаясь представить себе невозмутимую Алину бегущей на свидание, с восторгом и трепетом входящей в чужую квартиру, виснущей на чужом мужике… Смех и грех. И никакой ревности. Ревновать можно свое, а Алина всегда была ему чужой.

Тем временем подготовка к смене пары шла полным ходом. Кирилл отпустил такую же маленькую бородку, постригся «под брата». В модных бутиках осваивал науку от кутюр. Водил взятую напрокат «хонду». Играл в боулинг. Зубрил названия московских ресторанов, торговых центров, супермаркетов. В номере, матюкаясь, учился открывать устриц и есть суси палочками. С отвращением посетил маникюрный кабинет — до сих пор он стриг себе ногти в ванной канцелярскими ножницами.

Из каких же удивительных и важных мелочей состоит человеческая жизнь! Вадиму порой казалось, что он снимает фильм о самом себе, работая одновременно и режиссером, и сценаристом, и костюмером, и гримером, и декоратором. Герой фильма ему нравился, он открывал в нем новые, доселе неизвестные, но симпатичные черты.

Но все, конечно, учесть невозможно. Даже самые гениальные комбинаторы всегда горят на второстепенной ерунде.

Кирилла плохо постригли в Питере. Вадим почему-то поленился пойти с ним в парикмахерскую, а этот лох не смог толком объяснить мастеру, что от него требуется. Да и борода отрастала не по плану. Поэтому было решено представить Алине версию про бестолковых австрийских цирюльников, а Кире выдана наводка на салон у метро и словоохотливую парикмахершу Любочку, которая все знает и все сделает как надо.

Вот тут Вадим и лопухнулся. Но кто мог знать!..

Есть просто внимание, оно гроша ломаного не стоит, и есть внимание профессионала. Ведь он же отличит стиль Булгакова от самого умелого подражания. Наверняка мастер-куафер такого же уровня — а Люба мастер, — может обнаружить невидимое простым смертным различие в волосах двух людей. Значит, Кира пришел к ней стричься, а она заметила это различие и поняла, что в ее кресле сидит другой человек. Интересно, что она сделала с этим открытием? Побежала в милицию? Рассказала подружкам? А теперь она встретила его — случайно или намеренно? — и придирчиво изучает его волосы.

А может, он мнительный перестраховщик и все придумал? Пожалуй, лучше провести разведку боем.

— Люба, Люба, — он улыбнулся ей в ответ самой обезоруживающей своей улыбкой. — От женщин ничего не укроется. Я вижу, вы все знаете. Я угадал?

Если он ошибся и она удивленно раскроет глаза, то он наплетет что-нибудь о пробах на роль честного прокурора в новом сериале. Непонятно откуда, но все знакомые в курсе и бросаются с расспросами. Вам ведь это интересно?..

Но он не ошибся. Любочка раскололась сразу:

— Вадим Григорьич, я знаю, только я ничего не понимаю. Кто этот человек — вместо вас?

— А я вам сейчас объясню. У вас найдется минутка времени? Или, скажем, сорок минуток? Тут есть одна маленькая кафешка…

— Ну что вы, Вадим Григорьич, честное слово! Зачем кафешка? Можем и здесь поговорить. Вон скамейка.

(Еще не хватало, на виду у всего двора!)

— Ах, Любаша, как давно я не сидел с девушками на скамейках! Наверное, с прошлого века. Нет, уже с позапрошлого. Прошлый-то век рукой подать. Теперь все как-то по кабакам… Давайте-ка лучше в кафешку, мне так привычнее. Не стесняйтесь. Я угощу вас потрясающим кофе и не менее потрясающей историей. Разумеется, при условии полной конфиденциальности.

— А? — не поняла Любочка.

— По секрету, моя дорогая. Вы умеете хранить секреты?

А как же, все девочки это умеют.

Ну что ж, кое-какими секретами он поделится, делиться — это его стиль. Но есть вещи, которые маленькой парикмахерше знать совсем не обязательно. И уж конечно, он ничего не расскажет о Тане.

Наша Таня громко плачет!.. Такой он увидел ее впервые — орущим младенцем на руках у измученной женщины в застиранном халате. Одно из последних воспоминаний о коммуналке, где они жили с матерью и примкнувшим к ним Степаном Алексеевичем до Вадимова десятого класса. Из одной комнаты, перегороженной гипсовой стеной, получились две, достаточно большие, но узкие и заскорузлые, как сапожное голенище. Стол Вадика стоял у самого окна, которое выходило в мрачный и вечно сырой двор-колодец и почти не давало света. Он делал уроки под голой лампочкой, и с карниза на него осыпалась штукатурка.