– Хватит.

После ее ухода мы еще какое-то время хихикаем. Затем Пайпер подъезжает к кровати, выбирается из кресла и ложится рядом со мной.

– Ну, и кто выиграл? – спрашивает она.

– По-моему, мы обе проиграли.

– Прозвища меня не волнуют. Кто обзывается, и все такое. По-настоящему оскорбительно вот это, – указав на коробку с открытками, она кладет руку на грудь и высоким голоском пищит: – «Образец для подражания! Твоя история такая трогательная! Ты вдохновляешь меня жить на полную катушку!» Прекрасно, блин. Круто, что моя личная трагедия способна помочь вам разобраться с мелкими неприятностями.

– А меня еще слово «чудо» бесит, будто в том, что я выжила, есть какой-то высший смысл, – добавляю я. – Отец вытолкнул меня из окна. Я выжила. Он умер. Это не чудо, а земное притяжение.

– Люди делают только хуже, – тихо говорит Пайпер.

– Точно.

– Кроме тебя. Тебя терпеть можно.

– Слушай, тебе точно нужно придумывать подписи для открыток.

– Нет, правда, после общения с тобой не хочется сделать лоботомию, а это уже что-то! – смеется Пайпер.

Ее полосатая рука касается моего компрессионного белья, и Пайпер даже не вздрагивает. А ведь она не медсестра, не тетя или психолог, которые обязаны быть со мной рядом.

– Ты ведь понимаешь, о чем я? Это трудно передать словами, – говорит она.

– Так не говори. Слова переоценивают.

Лежа бок о бок, мы наблюдаем, как покачивается над нашими головами ловец снов. Впервые за долгое время я смотрю в лицо кошмара не в одиночестве.

Путь в школьную столовую – это дорога на эшафот.

На следующий день в обеденную перемену я оглядываю толпу учеников в поисках Пайпер, твердо намереваясь не заходить туда в одиночку. Сама бы я об этом не подумала, но после первого урока Пайпер написала мне сообщение:

Мимо проходят знакомые армейские ботинки, вчера невольно разделившие со мной обед. Я подумываю о том, чтобы снова укрыться в анонимности кулис, когда приходит очередное сообщение от Пайпер:

Раздумывая, идти в столовую или нет, я вдруг замечаю на двери туалета афишу с рекламой весеннего мюзикла. В прежней жизни я ходила на прослушивание с друзьями, была частью компании. А теперь я одиночка.

Может, Пайпер права – чтобы прожить здесь две недели нужно найти свое место, хоть какое-то.

В столовой шумно, пахнет жареным картофелем и потом.

Я распахиваю дверь, и руки начинают зудеть.

Сидящие за ближайшим столом девушки одновременно поворачиваются ко мне. Я делаю вид, что не замечаю, как они тут же склоняются к телефонам и начинают судорожно переписываться.

Зуд усиливается, и я чешу руку. Где же Пайпер? Наверное, я выгляжу растерянной или заторможенной, подтверждая всеобщую уверенность, что мой рассудок пострадал не меньше, чем тело. Шум усиливается, и я жалею, что нельзя надеть наушники. Я уже готова развернуться и бежать прочь, в укромный уголок за сценой.

– Ава!

Никогда еще я не испытывала такого облегчения при звуках своего имени. Пайпер машет мне из-за столика в дальнем углу. Наконец-то я разглядела ярко-розовые полосы ее компрессионной одежды среди толпы.

– Добро пожаловать на Остров бракованных игрушек! – говорит Пайпер, когда я подхожу к ней.

Остальные ученики за этим столом ничуть не разделяют ее энтузиазма. Вскользь глянув на меня, они возвращаются к еде.

Парень возится с кларнетом, протирая его трость рубашкой, прежде чем сунуть обратно в мундштук. Одна девушка сосредоточенно смотрит в учебник математики, а другая жует сэндвич, не отрывая взгляда от телефона.

Пайпер хлопает по стулу рядом с собой.

– Вообще-то я знать не знаю, чем эта троица занимается после уроков, – шепчет она. – Но моя банда вроде как распалась недавно, а, как я уже говорила, в одиночку не выживешь.

И хотя я ощущаю направленные на меня взгляды, есть за столом гораздо приятней, чем прятаться за сценой. За болтовней Пайпер о терапии и об учениках и учителях, которых стоит избегать, я даже не замечаю, как обед подходит к концу.

К нашему столику приближается какой-то парень, и только когда он показывает мне поднятый вверх большой палец, я понимаю, что это вчерашний надоеда, не имеющий понятия о личном пространстве и неспособный воспринимать всерьез мои безмолвные намеки не лезть.

Во внезапном приступе гиперактивности я дважды меняю положение рук и наконец опираюсь на ручку инвалидного кресла Пайпер, пытаясь вести себя непринужденно. Кровь приливает к лицу, и я даже рада, что оно больше не может покраснеть.

– Девушка с рукой из космической эры! – перекрывая гам столовой, вопит парень. – Значит, нам не удалось напугать тебя?

Он усаживается между Пайпер и мной. Я туже натягиваю бандану, как никогда остро ощущая отсутствие уха.

– Ну, вы были близки.

– Она умеет говорить! – восклицает парень.

– Вы знакомы? – Не переставая жевать, Пайпер удивленно поднимает брови.

– Мы сидели рядом на естествознании, но нас друг другу не представили, – говорит парень.