– Это же твоя комната?

– Ну да. Но спросить все равно нужно.

Гленн поднимает Пайпер в мою спальню, и я демонстрирую им с Корой краску. У Коры дрожит нижняя губа, и я чуть было не отказываюсь от затеи Пайпер. Гленн прислоняется к дверному косяку, а Кора – к нему. Рядом с мощным, как лесоруб, мужем, она выглядит маленькой, точно куклы Сары. Кажется, мыслями она где-то далеко; ее рука касается стены.

– Яйцо малиновки – так называется этот оттенок голубого. Сара просмотрела чуть ли не сотню образцов краски, прежде чем выбрала его.

Я поглаживаю бордюр с бабочками – декорацию к нашим с Сарой играм и танцам. Мне хочется сохранить их в таком виде навсегда. И вместе с тем – содрать к чертям, однако я гоню эти мысли.

– Нам не обязательно перекрашивать их. Мне нравится голубой, – говорю я.

– Нет-нет, теперь это твоя комната. – Кора улыбается, но как-то неуверенно. – Нужно было давно это сделать.

Кора берет коробку с пуантами, но не может скрыть потрясение, когда Пайпер оставляет на стене первую яркую полосу краски.

– Розовый? – удивляется Кора, переводя взгляд с краски на Гленна с таким видом, словно вот-вот отменит свое разрешение.

– Мне он нравится, – быстро говорю я, впрочем, не до конца в это веря.

Ярко-розовая краска вызывающая и вряд ли оказалась бы в первой десятке моих предпочтений, но это другой цвет, что хорошо уже само по себе.

Кора явно хочет что-то сказать, но осекается и уходит, прижав к груди пуанты Сары. Дверь в ее комнату тихо захлопывается.

Гленн приносит из гаража старые одеяла и брезент и набрасывает их на ковер и мебель, а мы с Пайпер снимаем со стен афиши. Затем Гленн показывает мне, как содрать полоску бабочек при помощи шпателя, и просит нас с Пайпер красить стены не выше собственного роста – не хочет, чтобы я лезла на стремянку.

Пайпер перекачивает свою «Огненную смесь» на мой телефон, и мы чуть ли не целый час красим стены под звуки песен об огне – начиная с Set Fire to the Rain[5] в исполнении Адель и заканчивая Great Balls of Fire[6] Джерри Ли Льюиса. Когда звучит какой-то длинный проигрыш на синтезаторе, Пайпер перестает красить и начинает подпевать – что-то о девушке, которая летает, превратив свои шрамы в крылья.

– Что это за песня?! – я стараюсь перекричать ее пение.

– Phoenix in a Flame[7] группы «Аттикус». Теперь это мой гимн, я даже установила его в качестве звонка на телефоне.

Пайпер продолжает петь, а я пытаюсь действующей рукой поддеть шпателем бордюр с бабочками. Левой рукой с пересаженным пальцем я могу только немного помогать себе, даже после месяцев физиотерапии у Палача Терри она слишком слаба, чтобы хватать и тянуть одновременно.

Песня заканчивается, и Пайпер снова берется за дело. У нее свои трудности – дотянуться до стены, не врезавшись в нее креслом. Наконец Пайпер сдается и садится прямо на пол, переползая в нужную сторону по брезенту.

– В понедельник у тебя будет великий праздник, да? Возвращение к пижаме и темной пещере без солнца и свежего воздуха, – говорит Пайпер.

– Ну, все не так трагично.

Мне наконец-то удается подцепить полосу обоев и оттянуть ее от стены. Она рвется посредине, распоров бабочек пополам.

Пайпер размазывает краску в одном из углов.

– Ну да, если тебя устраивает быть неудачницей. Но признайся, неужели в школе так плохо?

Я перевожу взгляд на Пайпер, одновременно отдирая от стены очередную бабочку, пытаясь при этом сохранить хотя бы одну из них целой.

– В первый день учебы я обедала в одиночестве, спрятавшись за сценой.

– Жесть! – Пайпер втягивает воздух сквозь стиснутые зубы.

– О чем и речь. Гораздо проще жить без постоянных напоминаний о том, что́ ты такое.

– Кто ты такая, – поправляет меня Пайпер.

– Неважно.

Забравшись обратно в кресло, Пайпер принимается отковыривать остатки обоев ногтями.

– Тогда ради чего вообще все это было?

Я быстро оглядываюсь, убеждаясь, что никто нас не подслушивает.

– Из чувства вины, наверное. Кора из кожи вон лезет, чтобы сделать из меня обычного подростка. Может она и комнату разрешила перекрасить лишь потому, что когда-то прочла статью типа «Оформите по-новому свой путь к исцелению».

– Ладно, экспресс-опрос. В последние две недели тебе приходилось бороться с ненавистью к себе и ощущением, что ты не соответствуешь принятым нормам?

– Да.

– Тебе казалось, что все в школе говорят о тебе и глазеют на тебя?

– Да.

– Ты сравнивала себя с другими не в свою пользу?

– Да.

Пайпер воздевает над головой руки, разбрызгивая розовую краску с зажатой в кулаке кисти.

– Поздравляю, ты обычный подросток!

Я закатываю глаза и ловлю свое отражение в дверце шкафчика Сары. Его покрытие искажает мою внешность еще сильнее, чем стекло.

– Ты прекрасно знаешь, что это не одно и то же.

Пайпер откатывается назад, чтобы оценить наши художества.

– Какой же кошмар получился!

Высохшая краска уже не такая убийственно яркая, но общий эффект словно сумасбродный пасхальный заяц не смог выбрать между ярко-розовым и голубым «яйцом малиновки».

Я спрашиваю Гленна, не хочет ли Кора посмотреть на результат, но та уже легла спать. Кусок обоев с бабочками я прячу в ящик стола. На память.

Гленн перенес Пайпер вниз, и мы жарим на улице попкорн и проветриваем дом от запаха краски. Пайпер подъезжает к краю батута, установленного вровень с газоном, и наклоняется к его черной поверхности. Я ложусь на батут, всем телом ощущая привычные колебания. Впервые я лежу здесь, а Сары нет рядом. Летом солнце светило нам в лица. Зимой мы делали снежных ангелов. Обменивались тайнами, строили планы.

Интересно, что, когда хранитель твоих секретов уходит, все ваши мечты и разговоры тоже исчезают.

Я загораживаю рукой свет от дома и смотрю в небо в поисках Полярной звезды и ковша Большой Медведицы. Точно так же мы делали с Сарой.

– В средней школе я узнала, что звезды, которые мы видим, уже мертвы, – жуя попкорн, говорит Пайпер. – До жути печально.

Мы с отцом смотрели на звезды, сидя на заднем дворе нашего дома. В нашей глуши они светили ярче.

– Скорее, мы видим звезды такими, какими они когда-то были, – говорю я. – Например, если звезда находится от нас на расстоянии в тысячу световых лет, то мы видим свет вековой давности.