Поразительно. Каким живым Марку себя почувствовал. Кровь забурлила в жилах, тело налилось силой, мышцы напряглись, а сердце выдавало мощные удар за ударом. Она сводила его с ума больше, чем кто-либо. Как раньше.

Почему? Запретный плод сладок? Она для него символ молодости, девственности? Он смотрел на закрытую дверь.

Нельзя поддаваться животному влечению. Именно это он внушал детям последние три года. Жизнь серьезная штука, она не про веселье и удовольствие, а про выживание и борьбу, дисциплину и долг. Он учил их, что всему должна быть причина, каждое действие взвешено.

Страсть, вспыхнувшая с новой силой сегодня, не поддавалась рациональному объяснению. Пресечь это на корню - его обязанность. Живи по канонам, кои проповедуешь.

Порядок, предсказуемость, самоконтроль. Как отец, он должен защитить детей от хаоса внешнего мира, подготовить к ударам судьбы.

Много раз жизнь пинала его, пока он не дошел до правды: эмоциям и чувствам доверять нельзя. Только холодная голова, цепкий ум и развитый интеллект способны оградить от ошибок. Марку не рассказывал детям сказок про надежду, честность и доброту. После смерти Галеты он многое переосмыслил. Теперь ему казалось, что детство и юность он провел в розовых очках и вдруг прозрел.

Поцелуй Моне - ошибка. Такого больше не повторится.

Бог мой! Что произошло?

Моне металась по комнате, не в силах усидеть на месте. Ее шаги заглушал лежащий на полу кремово-персиковый персидский ковер. Шторы из итальянского шелка были в тон, на панелях в изголовье кровати в спальне те же оттенки.

Она позволила себя поцеловать! Щеки горели румянцем, глаза сияли, а губы припухли от страстного поцелуя, потому что он чуть не зацеловал ее до беспамятства. Моне прикоснулась подушечками пальцев к губам. Это было так приятно, так живо, так возбуждающе. Она сама хотела, чтобы он поцеловал ее, уже несколько дней не могла отделаться от мысли, каково это - снова ощутить его губы на своих.

Сегодняшний поцелуй воскресил прошлое, выбил ее из равновесия. Иммунитета к нему все еще нет. С первого дня в Кастильо она знала: его мучает то же, что и ее. Каждый день их обоих терзали возбуждение, воспоминания и едва сдерживаемая страсть.

Внезапно раздался уверенный стук, дверь открылась. Моне встала и прошла на середину комнаты. Марку вошел. Он поднес указательный палец к губам, показывая ей сохранять тишину.

- Давай не будем вовлекать детей, - сказал он.

- Не припомню, чтобы я тебя приглашала.

- Мне бы не пришлось приходить, если бы ты осталась и мы спокойно поговорили.

- Нечего обсуждать, - отрезала она.

Моне немного потрясывало, зубы стучали от напряжения. Она мечтала завернуться в теплый свитер или одеяло. Естественное желание спрятаться и пережить еще раз поцелуй захватило ее разум.

- Мы оба знаем, это было недопустимо.

- Ты права. Я не могу сделать предложение Виттории, целуя тебя.

Моне содрогнулась. Он должен обручиться с Витторией, иначе не миновать беды.

- Обещай, что этого больше не повторится.

Он прожигал ее взглядом.

- Я больше не прикоснусь к тебе, пока состою в других отношениях.

- Хорошо.

- Может, стоит продолжать отношения с тобой?

Моне застыла от изумления. Моргнула.

- Собирался делать предложение другой, вот и делай.

- Я ищу мать детям.

- В среду вечером ты будешь с Витторией и в пятницу тоже. Могу тебя заверить, со мной дети в безопасности.

- Не сомневаюсь. Ты им нравишься.

- Тогда сосредоточься на Виттории, а я на детях, и нам не придется больше это обсуждать. Поцелуй был ошибкой, мы оба это признали.

Моне помолчала, но потом спросила:

- Ты расскажешь ей, что произошло?

После некоторых раздумий он кивнул, развернулся и вышел, оставив ее в еще большем замешательстве.

Воспоминания о поцелуе не давали спать всю ночь. Каждый раз, когда она забывалась, ей снились его объятия, как они отдаются друг другу и наконец доходят до кульминации, завершая то, что начали еще в юности. К утру Моне была так измучена, что желала лишь одного - поскорее вернуться в Лондон. И не потому, что он мог наброситься и овладеть ею, а потому, что она не доверяла себе.

Тот поцелуй ночью… он разбудил что-то мягкое, вязкое и опасное внутри ее. Он заставил ее вновь почувствовать то, что она тщетно пыталась забыть все эти годы.

Он должен уехать как можно скорее, сделать Виттории предложение. Лондон никогда еще не был для нее таким привлекательным.

После завтрака Моне с детьми отправилась в деревню. Они пинали снег, баловались, ковыряли лед, говорили обо всем и ни о чем. Их болтовня звучала так мило, что Моне улыбнулась. Дети - золото, они так добры друг к другу и заботливы. Марку мог быть строгим и отчужденным, но дети у него - само очарование.

- О, там снова рождественская ярмарка, - заметила Рокка и указала пальцем на палатки, выстроившиеся рядами в римском театре. - Как бы я хотела пойти и посмотреть.

- Я спрошу вашего отца, - ответила Моне.

- Он откажет, - отозвался Матео.

- Почему?

- Он не любит Рождество, - призналась Рокка. - Всегда злится, когда речь заходит о празднике.

Моне поправила перчатки.

- Вот почему замок до сих пор не украшен и елки нет.

- У нас не было рождественской ели, - рассказала Рокка.

- Даже в Палермо? - уточнила Моне и с удивлением обнаружила, что дети дружно закивали.

Безумие. В Палермо, в Палаццо, Рождество было одним из важнейших праздников. За шесть лет, проведенных в семье Уберто, Рождество всегда праздновали с размахом начиная с восьмого декабря, когда вся семья и слуги собирались и украшали Палаццо, наряжали огромную ель.

- Когда я жила в Палермо, ваш дед Матео обожал Рождество.

Дети пожали плечами и переглянулись. Моне почувствовала, что они заволновались. Кажется, они что-то скрывают.

- Расскажете, в чем, собственно, дело? - спросила она. - Врушки из вас никудышные. Я знаю вашего отца много лет. Почему у вас нет ни елки, ни украшений?

- Потому что именно в Рождество умерла мама, - выпалила Рокка.

Матео грустно кивнул.

- Шестнадцатого декабря.

- После того, как родился Антонио, - добавила Рокка.

-Я, - подтвердил Антонио.

Шестнадцатое декабря было вчера. Галета умерла три года назад вчера. Моне ахнула.

- Антонио, у тебя был день рождения?