Он послушался: с отрешенным видом он побрел по гальке к волнорезу. Поднялся на каменный мол.

– Иди, – прошептала Ева.

Он был далеко и не мог слышать ее голоса, но, тем не менее, снова послушался и пошел вперед по волнорезу. Дошел до края и остановился.

Ева дала ему постоять так несколько секунд. Потом безжалостным тоном приказала:

– Прыгай.

И в тот же миг он прыгнул с волнореза в штормящее море.

Только лишь его тело погрузилось в воду, как бродяга пришел в себя. Он в ужасе барахтался в швыряющих его из стороны в сторону волнах и бешено озирался вокруг. Он не мог понять, как оказался в воде. Он не помнил. Помнил, как сидел на берегу, и там была эта женщина… Разговаривала с ним.

Он хотел кричать, звать ее на помощь, но вдруг заметил в воде огромный, приближающийся к нему гребень. Сначала он не понял, что это за гребень… Но это сначала. Дальше все было очень страшно и очень быстро. Что-то схватило его тело поперек и потянуло на глубину. Он вскрикнул от нечеловеческой боли, но крик его потонул в бурлящем море. Глаза его оставались открытыми, и уже под водой он увидел свое тело, зажатое в челюсти огромной акулы. Маленькие глазки хищной твари на секунду глянули на него словно бы осмысленно. В следующее мгновение он почувствовал и одновременно увидел, как острые зубы акулы разрывают его тело пополам…

Больше он не чувствовал ничего.

Какое-то время Ева наблюдала с берега, как человек в воде пытается бороться с волнами… или, возможно, он боролся с чем-то другим, видимым только ему. Но это продолжалось недолго. Несколько секунд – и человек скрылся под водой.

– Интересно, водятся ли здесь акулы? – вслух спросила Ева.

Она продолжала стоять на берегу и смотреть вдаль, но ей никак не удавалось разглядеть в темноте, где же все-таки кончается небо и начинается море.

***

Взяв ключ от номера у портье, Ева медленно поднялась по лестнице – она чувствовала себя уставшей. Преодолев верхнюю ступеньку, она уже хотела повернуть направо – к своему номеру, как знакомый голос остановил ее.

– Зачем ты это сделала?

Он стоял возле лестницы. Поджидал ее. В его голосе Ева услышала страдание. Она обернулась.

Черное перо, маленькая книжечка в кожаном переплете, бледно-голубые глаза…

– Потому что ты был прав, Пилигрим: там, где я, – всегда случается что-то ужасное.

Она повернулась к нему спиной и, не оглядываясь, пошла по коридору к своему номеру. Ей незачем было оборачиваться. Она знала, что он смотрит ей вслед с жалостью.

Он жалел ее. Он жалел бродягу в грязном плаще. А главное – он жалел о том, что сказал ей на днях: что кто-то убивает местных бродячих собак.

Ева не хотела думать о страданиях Пилигрима: пусть утешится тем, что теперь не будут резать собак. А она в свою очередь получит своего рода передышку: сегодня ей не придется слушать его рифмы.

Уже возле номера она все-таки обернулась. Его глаза по-прежнему смотрели на нее, и в них, кроме жалости, Ева увидела боль.

– Это пройдет, Пилигрим, – ласково сказала она. – Ты только не забывай – двенадцать раз…

***

На журнальном столике в номере гостиницы Ева обнаружила белый лист бумаги: «Анкета для выезжающих постояльцев».

Она оставила без ответов прошлую анкету, но юноша – служащий гостиницы, решил не отступать от правил и принес ей новую.

Лишь на мгновение Ева подумала, кто же теперь управляет этой гостиницей, после смерти Антона, но быстро отбросила от себя эти мысли – здесь наверняка достаточно менеджеров, администраторов… Первое время разберутся сами, а потом… Ей было неинтересно, что будет потом.

Она беглым взглядом окинула анкету. Ничего особенного – банальные вопросы, как и в прошлый раз. Хотя… Ева взяла ручку. Пару граф она все-таки решила заполнить.

Удовлетворены ли вы тем, как прошел ваш отпуск?: Удовлетворена. Тест пройден.

Предполагаете ли вы снова приехать в наш город и остановиться в нашей гостинице?: Предполагаю больше никогда не возвращаться в этот город.

«Разочарование… Ненавижу это слово. Но именно с него все началось. Те, кто не испытывал в своей жизни разочарования, или его было слишком мало – счастливые люди.

Счастливые не становятся ведьмами.

Я – стала.

Разочарование, которое принес в мою жизнь Антон, было не первым и не последним. Разочарование преследовало меня буквально повсюду.

Кем я только не была: библиотекарем в детской библиотеке, секретарем в маленьком провинциальном издательстве, фотографом в фотоцентре. Слишком скоро каждое занятие начинало казаться мне пустым, никчемным, но главное – мне становилось невыносимо скучно, меня поглощала рутина. Разочарование… Каждый раз я издали чувствовала его приближение. Сначала это был знакомый запах – он сочился из всех щелей. Потом окружающие меня вещи, дома, улицы, люди – они все начинали мне казаться похожими друг на друга. Они словно шептали мне: «Мы всегда были такими. Мы всегда будем такими». От запаха я чувствовала почти никогда не проходящую тошноту. От шепота – мне хотелось бежать. Бежать как можно дальше.

Но никогда не удавалось убежать далеко.

Чувство… Я не называю его любовью. Это все равно что назвать стеклянную лампочку солнцем. Но чувство было. Оно не приходило извне. Оно рождалось внутри меня. Мне понадобилось немало лет, чтобы понять – я создавала в себе искусственное чувство. Потому что пустое сердце – это мертвый кусок плоти, который носишь в своем теле. Я не могла носить внутри мертвое сердце. Я создавала искусственное чувство. И со временем я уже даже не удивлялась, когда очень скоро подкрадывалось оно – разочарование. Сначала запах. Это был хорошо различимый запах чужого. Но исходил этот запах от того, кто был в тот момент рядом. Потом меня начинали изводить мои глаза. Улыбки, взгляды, жесты – все это я уже как будто где-то видела. Удивительно, но совершенно непохожие друг на друга люди, у которых не было ничего общего, все, до единого, напоминали мне Антона. Сначала это было легкое, едва уловимое ощущение. Потом очертания становились более четкими, и я видела внутри каждого из них – слабость. Слабость духа, ничтожность устремлений, тусклость жизненных красок, медленное течение их жизни. Они жили вполсилы. Они любили вполсилы. Наверное, потому что, как и я, создавали в себе искусственное чувство. Но их это устраивало. Меня – нет. Когда я это понимала, разочарование обволакивало меня в непроницаемый кокон. И мне опять хотелось бежать.

Коллеги по работе, друзья, любимые, просто приятели и соседи, бомжи возле мусорных контейнеров и случайные прохожие. Семь лет я смотрела, как все они проходят мимо меня. Я молчала семь лет. Потом внутри родилось сильное чувство: все они – ничтожества.