— Но он же ясно сказал, что хочет обезопасить себя! — с жаром воскликнула девушка.

— Обезопасить себя от чего? Или от кого? У следователя нет в руках конкретных вещественных доказательств, чтобы обвинить его, да он ни в чём и не обвиняет Рубцова. Следователь располагает только набором отдельных фактов. Видимо, Рубцов знает больше, чем говорит, и боится, что рано или поздно всё выйдет наружу. Иначе как можно объяснить, почему он так неистово отвергает протягиваемую ему руку помощи и не отвечает на самые элементарные вопросы?

— Так может поступать невиновный человек, охваченный паникой.

— Или, наоборот, виновный, который, чтобы не запутаться окончательно, отвечает только отрицательно, — развил Буров громкое заявление Леры.

Поморщившись, девушка занесла вопросы в блокнот, повторив их вслух тоном, полным иронии, и ушла, а Буров, отодвинув видик, повернулся к диктофону и снова нажал кнопку. Следующей была запись показаний жены Ларичева.

Допрос Ксении Ларичевой

— Я попросил бы вас в интересах следствия ответить, если сможете, на несколько вопросов. Понимаю, что должен был бы дать вам время успокоиться, прийти в себя после такого тяжёлого удара, но, к сожалению, некоторые детали требуют немедленного уточнения.

— Я готова ответить на ваши вопросы… В общем… я ожидала, что меня вызовут.

— Скажите, пожалуйста, накануне отъезда ваш муж не сообщил вам цель своей поездки в пансионат?

— Погода была отвратительная, и я спросила, нельзя ли отложить поездку, а он мне ответил, что должен решить один важный вопрос.

— Он не сообщил вам, не связан ли этот вопрос с проводимой в главке ревизией?

— Да, речь шла об этом.

— А о чём именно, не знаете?

— Он не уточнил, хотя я специально спрашивала. Но я видела, что он чем-то озабочен.

— Почему вы так решили?

— С тех пор как началась эта ревизия, он совсем покоя лишился. На мои расспросы отвечал, что у них там не всё в порядке.

— Вы держите в доме морфий?

Возникла пауза.

— …Так вот, значит, от чего он умер!

Буров остановил плёнку. Этот момент показался ему чрезвычайно важным. Он весь напрягся, словно сам вёл допрос. Чутьё подсказывало ему, что где-то здесь близко находится ключ от всех нагромождающихся неясностей этого дела. Он перемотал плёнку и стал слушать снова. Допрос шёл своим чередом.

— Будьте любезны, загляните в портфель вашего мужа и скажите, не отсутствует ли там что-либо?

— Нет стакана из небьющегося стекла и…

— И?!

— Но… его документы! Их тоже нет!

— Вы уверены, что он брал с собой документы?

— Абсолютно уверена. Когда я клала ему пижаму в портфель, я их увидела и, чтобы не помять, переложила в первое отделение, которое поуже. Это была мягкая папка, а в ней несколько листов с цифрами.

— Кто сообщил вам о смерти мужа?

— Милиция, по телефону.

— Вы звонили в пансионат утром и спрашивали Ларичева?

— Да… звонила, но… никто не брал трубку…

— Сколько раз вы звонили и в котором часу?

— Один-единственный. Часов в пять или полшестого.

— И вам никто не ответил?

— Никто.

— Кто ему делал уколы во время сердечных приступов?

— Он сам. У него всё необходимое было под рукой.

— Спасибо… вы нам ещё понадобитесь.

Буров задумался. Ясно, что следователь допустил ошибку. Нельзя было столь легко пройти мимо этого восклицания: «Так вот, значит, от чего он умер!»

Лера, напрягшись и затаив дыхание, смотрела на своего наставника. Наконец тот прервал молчание:

— Запишите — что означает фраза: «Так вот, значит, от чего он умер!»? Вы не заметили одну общую черту в ответах вашего отца и жены Ларичева? Она тоже что-то знает, но скрывает. Она тоже боится, что ей предъявят какие-то обвинения. У Рубцова это чувствуется больше по отрывистым репликам, а у мадам Ларичевой — по колебаниям при ответах, по дрожи в голосе…

— Но откуда она может что-то знать и что именно?

— В этом-то как раз и загвоздка!

У Бурова было такое ощущение, что ответы Ксении Ларичевой содержали в себе большее, нежели показывала запись допроса. Почему-то эти два допроса — Рубцова и жены Ларичева — показались ему наиболее важными как раз потому, что их можно было воспроизвести. На плёнке был записан ещё один диалог между следователем и Жарковичем. Неприятный смешок последнего на этот раз показался ему ещё противнее. Жаркович, похоже, явился на допрос в прекрасном расположении духа, держал себя непринуждённо и делал вид, будто не понял, что накануне следователь фактически выставил его за дверь. Он был явно из породы людей, которые никогда ни с кем не ссорятся, даже когда есть к тому причина, чтобы не заводить себе врагов — «на всякий пожарный…». И поэтому производил впечатление труса, способного снести с улыбкой — разумеется, презрительной — даже оскорбления в свой адрес.

— Разрешите, товарищ майор?

— Вы хотите что-нибудь сообщить?

— Что-нибудь? Ха-ха! Ничего нового. Впрочем, я вам уже говорил, что мы с женой ничего не знаем обо всей этой истории. Я пришёл попросить, чтобы вы нас отпустили. Понимаете… моя супруга… Хо-хо…

— К сожалению, отпустить я вас не могу. Расследование только началось, и, возможно, вы нам ещё понадобитесь.

— Да чего там, майор! Я же знаю, что вам я больше не нужен. Ха-ха! Видите, я запомнил урок — больше не говорю «мы»!

— И всё же мой вам совет: подумайте ещё о вашем содействии этому расследованию.

— Увы, я ничем не могу помочь. И вообще, это не в моей компетенции. Я здесь нахожусь не по служебной надобности.

— Я пытаюсь понять ваше поведение и не могу… Вы же, говорите, юрист по образованию и в состоянии были бы оказать нам помощь.

— От меня вы ничего не дождётесь. Я ничего не знаю.

— Вы очень скромны, хотя ведь именно вы сообщили нам первые важные данные.

— Я?

— Да, вы!

— Я ничего такого не говорил!

— Вы заявили, что Рубцов — человек, способный на всё.

— Я? Такое говорил? Я только сказал, что…

— То, что вы сказали, записано на плёнку и занесено в протокол. Отрицать вы это уже не можете. Или вы это заявили, основываясь на конкретных фактах, которые вам придётся изложить, или вы сказали это просто так, бездоказательно, и в таком случае вас могут привлечь к ответственности за дачу ложных показаний и клевету.

— Товарищ майор! Вы меня неправильно поняли! Ни о чём конкретно я не заявлял. Прошу вас, не впутывайте меня в это дело, я юрист и… мое положение…