Хенрик угостил меня морсом. Он накрыл на маленьком столике в углу комнаты. Я делал крохотные глотки, один за другим, ведь пока я пил, можно было ничего не говорить.

Хенрик смотрел на меня.

– Сколько тебе лет?

– Скоро одиннадцать.

– Одиннадцать? Ты выглядишь младше своего возраста.

– Да, я немного… низковат.

– Когда-то я знавал мальчика, похожего на тебя.

– Правда?

– И ты не любишь играть в футбол.

– Нет, не люблю.

– Вот и он не любил. Знаешь, чем он занимался, когда остальные убегали играть в футбол на переменах?

– Нет.

– Он рисовал.

– Вот как.

– Благодаря рисованию он пережил начальную школу. И среднюю тоже. И в итоге рисование стало его профессией.

Он обвёл рукой висевшие вокруг открытки, и тут я понял.

– Этим мальчиком были вы!

– Да, ты совершенно прав.

– Так вы их и рисуете, не только печатаете!

– Да, все открытки здесь нарисовал я.

– А я не умею рисовать, – сказал я. – Зато я умею плавать. И у меня есть друг, который тоже любит плавать.

– У тебя много друзей?

– Нет, только один.

Тут я осёкся. Ещё же Хедвиг. И вообще, я был не уверен, что мы с Юном по-прежнему друзья. В последнее время я всё больше и больше сомневался в этом.

– Я хотел сказать, двое, – поправился я. – У меня двое друзей.

– Двое хороших друзей лучше, чем сотня плохих, – ответил Хенрик.

Он посмотрел на мой почти опустевший стакан и подлил мне ещё морса.

– Понравился морс?

– Да!

– Пей на здоровье, у меня ещё есть.

Хенрик снова улыбнулся, и я почувствовал, что он мне по-настоящему нравится.

– Как он работает? – спросил я, кивнув на печатный станок.

– Эта старушка? – Хенрик встал и положил руку на станок. – Я зову её Мартой. У всех станков здесь есть имя.

– Да? А почему?

– У любой уважающей себя машины должно быть имя.

– Да, наверное, вы правы.

– Подойди сюда, – сказал Хенрик. – Я покажу тебе, как это делается.

Он достал тюбики с красками и нанёс краску на большие металлические валы.

– Один цвет за раз, – произнёс он.

Он нажал на большую красную кнопку, и из отверстия посыпались открытки. Сначала только с красным цветом. Потом он нанёс синюю краску. Там, где синий смешался с красным, получился фиолетовый. Под конец он нанёс жёлтую. Когда она смешалась с красной и синей, получились оранжевый и зелёный цвета. Я не мог глаз оторвать. Вылезавшие из отверстия открытки становились красивее с каждым добавленным цветом.

Пока мы печатали открытки, прошло довольно много времени. Мои щёки горели, я совершенно забыл, зачем пришёл. Нужно было нажимать столько кнопок, тянуть за столько рычагов, помнить о стольких вещах, что я ни о чём другом не успевал и думать.

В конце концов мы напечатали целую партию открыток. Целую стопку. По четыре на каждом листе.

– Теперь надо их разрезать, – сказал Хенрик.

И он повёл меня к другому станку.

– Её я зову Кларой.

– Почему? – спросил я.

– А разве она не похожа на Клару?

– Пожалуй, – засмеялся я.

Мы положили стопку открыток на металлическую пластину, и Хенрик показал мне, как нажимать на огромный рычаг так, чтобы нож разделил листы надвое. Потом мы проделали это ещё раз, и у нас из каждого листа получилось по четыре открытки.

– Прошу!

Он протянул мне одну из них.

– А эту дарю в благодарность за помощь.

– Спасибо! – сказал я.

Хенрик улыбнулся.

– Сделаем ещё стопочку?

– Давайте! – ответил я.

И тут я вспомнил про виллу «Веточка». И про Хедвиг. Я же за этим пришёл! И теперь, когда мы с Хенриком так подружились, выпили вместе морса и напечатали кучу открыток, я же могу его спросить?

– Я хотел кое-что сказать, – проговорил я, запинаясь. – Вернее, спросить. Я видел вас сегодня… и не только сегодня, но и раньше…

– Да?

– Да… – Я набрался храбрости. – У виллы «Веточка».

– Что?

Хенрик нахмурился.

– Я видел, как вы стоите там перед домом.

– Видел, значит.

Он отвернулся и взялся подметать обрезки бумаги с пола под Кларой.

– Хенрик? – позвал я. – Разве мы не собирались напечатать ещё стопку?

Он подтянул рукав рубашки и быстро взглянул на часы. Вряд ли он мог успеть что-нибудь на них разглядеть.

– Сколько уже времени! – сказал он. – У меня очень большой заказ на завтра. Мне надо поторапливаться.

– Но… – я решил не сдаваться, – что вы там делали, у виллы «Веточка»? У вас были ключи, но внутрь вы не пошли.

Он снова взглянул на меня, и теперь взгляд у него был такой же странный, как в тот самый первый раз, когда я его увидел. Сердитый, или печальный, или и то и другое?

– Держись подальше от того дома, – сказал он.

Щётка и совок у него в руках дрожали.

– Но почему?

– Просто держись подальше, и всё.

– Но…

– А теперь тебе пора. Мне надо работать.

Домой я успел как раз к обеду. До сих пор я так и не рассказал о Хедвиг и вилле «Веточка» ни маме, ни папе. Поэтому о Хенрике и типографии я тоже решил не рассказывать. Раньше они бы наверняка заметили, что со мной что-то не так, но теперь они ничего не замечали. Как обычно, я лёг спать, а на следующий день, как обычно, пошёл в школу. Но я всё время думал о Хенрике. И о Хедвиг. И о вилле «Веточка». Из школы я забежал домой, наскоро съел бутерброд и кинул в сумку коньки. Я должен обо всём расспросить Хедвиг, просто обязан.