Каждую зиму в городском парке на пруду устраивали каток, там мы с Хедвиг и договорились встретиться. Когда я пришёл туда, уже смеркалось, и вокруг катка зажглись фонари, жёлтым светом освещавшие голубоватые сумерки. Каток походил на маленькую жёлтую планету, парившую в голубом космосе.

Я увидел Хедвиг задолго до того, как она заметила меня. На катке она была одна. Я слышал, как повизгивают лезвия коньков, когда она проносится с одного конца катка на другой. Хедвиг уверенно стояла на коньках, а двигалась так, будто вообще не прилагала никаких усилий. Она оттолкнулась, сделала прыжок и твёрдо приземлилась на ноги. Потом оттолкнулась пару раз и закружилась в пируэте.

Она кружилась и кружилась, кружилась и кружилась. Видимо, у этого веснушчатого волчка в красном пальто совсем голова не кружится.

Тут она увидела меня и расцвела в улыбке.

– Юлиан!

Хедвиг скользнула к краю катка и резко остановилась прямо передо мной.

– Коньки взял?

– Ага. Но я не умею, как ты.

– Зато плаваешь хорошо.

Я сел на скамейку и надел коньки. У меня были хоккейные, мама купила их на блошином рынке – широковатые в ступне, но сжимающие пальцы. Кататься на них я никогда особо не любил.

Хедвиг взяла меня за руку и потащила на лёд.

– Давай! Ты не упадёшь!

Я держался прямо, словно палку проглотил. На каждой неровности на льду я напрягался ещё больше, потому что боялся упасть.

– Да расслабься ты, – сказала Хедвиг. – Положись на меня.

– Хорошо.

Я вправду старался.

Потихоньку становилось легче. Я чувствовал, что Хедвиг ведёт меня. Каждый раз, когда я терял равновесие, она крепче сжимала мне руку.

– Вот видишь, у тебя получается! – подбадривала меня Хедвиг.

Потом мы присели на скамейку. Я взглянул на Хедвиг. Щёки у неё были красные, глаза смеялись. И хотя я видел, как она радуется, хотя знал, что сейчас всё испорчу, я просто-напросто не мог удержаться, чтобы не спросить про Хенрика.

– Я видел Ключника, – сказал я. – Снова.

– Какого Ключника?

– Того, что рыскал у твоего дома.

Хедвиг отвернулась и уставилась на ноги. Поддела остриём конька снег.

– Пойдём ещё покатаемся? – предложила она. – Тебе же, наверное, скоро домой.

– Я узнал, что его зовут Хенрик.

Она вздрогнула.

– Хенрик… – пробормотала она.

– Я считаю, ты должна мне рассказать, кто он такой. И почему ты его боишься.

Хедвиг продолжала разглядывать свои коньки. Сначала она, похоже, вообще не могла ничего произнести, но потом наконец повернулась ко мне.

– Я не боюсь его. Я правду говорю.

– Не боишься? Тогда в чём дело?

– Я не могу пока об этом говорить, – тихо сказала она. – Но я надеюсь, мы всё равно останемся друзьями.

– Да мы и так друзья, независимо ни от чего! Просто я не понимаю, почему ты не можешь об этом говорить!

– Ты же тоже не хочешь мне всё рассказать, – сказала Хедвиг.

– С чего ты взяла? У меня нет от тебя секретов.

– Но ты же не рассказываешь о своей сестре, например. И заметь, я не пристаю с расспросами. Просто бывает так, что не получается вот так взять и всё сразу друг другу рассказать.

Я ощутил комок в горле. Она права. Она добрая и о Юни не расспрашивает.

– Я жду, когда ты сам захочешь рассказать, – сказала Хедвиг. – Но я очень хочу узнать о ней. Когда будешь готов.

Я вздохнул.

– А если я готов?

– Сейчас?

– Да, сейчас.

– Тогда я готова слушать тебя целую вечность.

В школе учителя часто спрашивали меня, не хочу ли я поговорить о случившемся, но каждый раз, когда я пытался, слова застревали в горле. У меня возникало ощущение, что разговоры об этом не имеют никакого смысла, их и заводить-то неправильно. К тому же Юни в школе все знали, и потому говорить о ней было чрезвычайно трудно.

Хедвиг не знала ни Юни, ни моей семьи. А всего каких-то несколько дней назад она и меня не знала. И всё же, а может, как раз поэтому я никому другому и подумать не мог рассказать обо всём, только ей.

Слова вдруг будто выстроились в очередь и только ждали момента, когда я их выпущу наружу. И я рассказал Хедвиг о Юни, своей сестре. О самой весёлой сестре на свете, прикольной и немного озорной, умевшей хохотать громче всех. Юни быстро выросла и стала ростом с папу, высокая, темноволосая, шумная. Когда мне снились кошмары, я бежал к ней. Она крепко прижимала меня к себе, я успокаивался и засыпал. Она трепала меня по волосам и говорила, что ничего страшного никогда не случится.

Но страшное случилось, и я даже не успел осознать, как. Юни притихла, стала реже смеяться. Она перестала шуметь и шутить. Когда я теперь залезал к ней в кровать, она отворачивалась и просила меня уйти к себе.

– Она заболела? – спросила Хедвиг.

– Да нет… – ответил я. – Во всяком случае, это была не обычная болезнь вроде гриппа и тому подобного. Юни охватила какая-то печаль. Она больше не могла ходить в школу, всё время лежала дома. Мама с папой тоже становились всё молчаливее и молчаливее, потому что никто не знал, что делать. А Юни, которая выросла так быстро, начала будто съёживаться. Она лежала в постели и становилась всё тоньше и тоньше – она грустила, и у неё не было ни сил, ни желания есть.

Всё это я рассказал Хедвиг, но потом мне потребовалось перевести дух, ведь дальше случилось самое страшное.

Хедвиг взяла меня за руку. Думаю, она почувствовала, как мне больно. И в то же время мне было хорошо. Ведь я никому ещё не рассказывал о том самом лете. Лете, когда Юни умерла.

– В конце концов она так исхудала, что её пришлось положить в больницу.

– Но это же, наверное, хорошо? Там ей помогли?

Хедвиг сжала мою руку. Чтобы продолжить рассказ, мне пришлось набрать в лёгкие побольше воздуха.