Тут я услышал идущий изнутри звук – ритмичный, такой издают механизмы. Громкое тиканье или постукивание. Нет, что-то среднее между тиканьем и постукиванием… я набрался храбрости, положил руку на ручку двери и нажал.

Звук стал громче. Это первое, что я отметил. Потом я обратил внимание на странный запах. Сначала я не разобрался, какой именно. Он напоминал школу. Тетради и контрольные, и… Точно! Так пахли чернила.

Проём двери закрывала занавеска. Я отодвинул её в сторону. Старика нигде не видно. Но посмотреть тут было на что. Все стены сплошь покрыты картинками. Нет, не картинками. Открытками! Они висели повсюду. Всех видов и размеров. Большие открытки ко дню рождения, маленькие – к крестинам, простые поздравительные, вычурные – к конфирмации. И, конечно, рождественские. Никогда я ещё не видел таких красивых рождественских открыток! Ангелы и олени, рождественские козлы и свинки, пухленькие младенцы, изображающие Иисуса, и улыбающиеся Юлениссе, рождественские розы и красные пуансеттии. И даже мастерская Юлениссе, где он изготавливает подарки. Одни открытки были украшены золотом, другие – серебром, а некоторые сплошь покрыты блёстками.

У одной открытки я застыл от удивления. Она была огромной, с альбомный лист. Заснеженный пейзаж. Наверху раскинулось звёздное небо. По снегу мчатся сани с упряжкой из двух белых коней. В санях сидят люди, укутанные в шубы. Они едут в старинную усадьбу, окна которой светятся тёплым светом. Как бы я хотел попасть туда! Сидеть вот так в санях, под тёплыми шубами, спешить на рождественский праздник в старинной усадьбе.

Я повернулся к другой открытке. На ней был изображён музыкальный магазин. На полках – начищенные до блеска кларнеты, саксофоны, трубы. А посреди магазина – огромная ёлка, украшенная маленькими музыкальными инструментами. Между полками и ёлкой летает множество пухленьких ангелочков, играющих каждый на своём инструменте. Они выглядели как живые – словно вот-вот слетят с открытки прямо ко мне. Мне даже показалось, что я слышу музыку.

Я прошёл вглубь комнаты. Посреди неё стоял огромный станок. Он и издавал этот клацающий звук. Каждую секунду из отверстия в боку выскакивала новая открытка. Так это печатный станок! Здесь вовсе не магазин, а типография!

А куда подевался старик?

Я сделал ещё несколько шагов. Мне хотелось остановиться и рассмотреть внимательно каждую открытку на стенах, но я же не за этим пришёл.

В глубине комнаты я заметил занавеску. Она была задёрнута не до конца, и за ней мелькнул старик. Он сидел за столом, в руках у него было что-то железное, какие-то металлические лезвия… Я подошёл поближе, но старик наклонился, и его стало не видно. Я услышал, как он выдвигает ящик и кладёт то, что у него было в руках, туда. Потом я услышал его шаги. Вдруг занавеску резко отдёрнули в сторону.

Я вздрогнул и отскочил назад. Старик тоже вздрогнул.

– Господи! – воскликнул он.

– Господи! – вслед ему воскликнул я. – То есть я хотел сказать, здравствуйте!

Старик уставился на меня. Вблизи он выглядел ещё страшнее. Косматые брови, под ними прищуренные сердитые глаза.

– Ты меня до смерти напугал, парень! – сказал он.

– Простите!

Он сделал ко мне ещё шаг.

– Ты заблудился?

– Нет…

Теперь главное – найти, что сказать. Он же не знает, кто я. Для него я просто какой-то мальчишка, случайно забредший в его типографию. Проблема вот в чём: я никогда не умел врать. Вот Августа, та сочиняет так, что в конце концов сама в это верит. У меня так никогда не выходит. Каждый раз, когда я пытаюсь соврать, все тут же догадываются. Но надо попытаться.

– То есть, да, – пробормотал я. – Немного.

– Так ты заблудился или нет?

– Вообще-то да. Но я, собственно, искал, где купить рождественские открытки, – сказал я. – А у вас их оказалось так много. Так что, считайте, мне повезло.

Он продолжал разглядывать меня и теперь выглядел скорее удивлённым, нежели сердитым.

– Ты заблудился и хочешь купить рождественские открытки?

– Э-э-э… да.

Надо бы мне потренироваться врать. Что-то совсем ничего не выходит.

Вдруг старик улыбнулся. Его лицо, почти скрытое всклокоченной бородой, просветлело и стало совсем не страшным.

– Но я не торгую здесь открытками.

– Как это? А как же все эти…

Я показал на открытки, от пола до потолка покрывавшие стены.

– Я их печатаю, а потом продаю в магазины. Не по одной, конечно. Тебе ведь, наверное, не нужна сотня одинаковых открыток?

– Нет, наверное, не нужна.

Он склонил голову набок и посмотрел на меня. В глазах искрилась улыбка.

– Давай я подарю тебе одну. Выбирай, какую ты хочешь.

– Правда, можно?

– Поторопись, пока я не передумал.

– Ой! Спасибо!

Я снова огляделся. Выбрать одну из такого множества сказочно красивых открыток было практически невозможно. Я потянулся к той, что с санями. Только подумать, если она будет моей! Я повешу её над изножьем кровати и, засыпая, буду смотреть на неё, буду входить в неё, как в сон. Но есть же ещё та, с музыкальными инструментами. Она, пожалуй, ещё красивее и забавнее. Я бы повесил её над письменным столом. Глядя на неё, я точно мигом делал бы все уроки. Но тогда… как же та, с мастерской Юлениссе? Они такие потешные, эти рождественские старички в красных колпачках. Смотришь на них, и сердце замирает от радости. А ещё та, с вертепом, и вон та, с рождественской ёлкой на площади, и вон та, с тремя танцующими оленями…

Старик вдруг расхохотался.

– Тебе нравятся несколько, ведь так?

– Ага. Все нравятся. Они такие чудесные!

– Ну выбери тогда две. Или три.

И сам он нравился мне всё больше и больше.

– А пока размышляешь, не хочешь ли чего-нибудь попить?

– Да, наверное. То есть я хотел сказать, да, пожалуйста!

– Какой воспитанный молодой человек! – сказал старик и снова улыбнулся.

– Я стараюсь.

– Но ты забыл представиться.

– Ой, простите!

Я поспешно протянул ему руку.

– Юлиан.

Старик пожал мне руку. Ладонь у него была большая и сильная, моя рука почти исчезла в ней.

– Рад знакомству, Юлиан, – сказал он. – Хенрик.