чего же сходятся в общежитие люди, как не для упражнения в добродетели? Будь в Русике старцем Антоний греческий или Феодосий русский, для обеих половин будет хорошо. А если Русик в самом деле покажет некогда миру высокий пример христианского общества, в котором действительно исчезнут и имена и понятия эллина, скифа, варвара?..

Гряди проклени ми Иакова, и гряди проклени ми Исраиля.

Что проклену, его же не кленет Господь? Или что зло реку, его же не злословит Бог?

Яко от верха гор узрю его, и от холм проразумею его: се людие едини населятся, и со языки не вменятся. Кто изследит семя Иаковле, и кто изочтет сонмы Исраиля?

Да умрет душа моя в душах праведных, и буди семя мое, якоже семя их!

Числ. XXIII. 7–10.

Статья III. Иверский и Кутлумушский монастыри

Святая Гора. 3 августа 1859

Был день воскресный. Утреннее солнце светило нам прямо в глаза, рассекая еще не жгучими, но уже ослепительными лучами легкий туман, носившийся над морем. Мы медленно подвигались вперед на мулах, спускаясь с зеленых подгорий Афона в глубину Иверской долины. Стезя наша вилась по самым живописным местам. Было тихо в природе и на душе. Мы ехали уже около получаса, когда до нас стали долетать сзади звуки веселого трезвона Серайского и унылого благовеста Карейского, сзывавшего к божественной литургии странное и единственное в мире население не менее странного и также единственного в своем роде города. Было нас два путника, один уже изучивший Св. Гору, другой еще изучающий ее; но при нас был третий – провожатый, – готовый быть учителем и того и другого. Это был старожил ее, – один из тех многих, которые, отрекшись мира, не отреклись благоплодной деятельности, занятой у него, и куплю личного прибытка обратили в куплю на пользу общую, изменив предмет, но не образ мыслей. Новый род занятий требует обыкновенно от таких людей новых приемов сообразительности и изворотливости, новые условия жизни – нового обращения, а новые понятия – нового языка. Но почтенный святогорец, сопровождавший нас, по-видимому, не встретил на Св. Горе ничего нового, по крайней мере то время, в которое он встретил новое, уже давно прошло и не оставило на нем никаких следов. Долговременное пребывание его на Св. Горе освоило его с ней во всех отношениях и дало ему влаственное некое дерзновение во взглядах и суждениях обо всем, что до нее касается. Афонская, строгая и соразмеренная и всегда более или менее созерцательная, жизнь не только не изменила неизысканной простоты речи его, но как бы еще большую придала ей естественность. Я с некоторым увлечением распространяюсь о личности своего спутника, потому что, во-первых, это – личность замечательная, а, во-вторых, более или менее выражающая собою общий характер святогорцев, бегущих от мира – с собственными названиями предметов к миру – с названиями иносказательными. Наш «старец», от природы или привычки неразговорчивый, проходил равнодушным молчанием вырывавшиеся иногда из уст наших похвалы местности, ублажения уединения, исторические воспоминания, ученые предположения и т. п., но охотно указывал границы владений монастырских, называл имена келлий и пр. Так узнавали мы попеременно, что тут оканчивалась земля котломушская и выходил клином участок ставроникитский, а там под самый Котломуш подошла земля пандократорская и пр. Как произошла эта странная чересполосность владений на Св. Горе, понять трудно. Обыкновенно земля прилежит обители, окружая ее, или, точнее, идя от нее или вверх до хребта, или вниз до моря. Полагать надобно, что издавна существующее в монастырях обыкновение отдавать внаем или даже и продавать кельи, т. е. отдельные дома (хутора) с землею, принадлежащие монастырям, от перехода их потом с рук на руки и от потери документов, при естественной неопределенности границ, удобстве подкупа и равнодушии местной власти, было причиною такой печальной беспорядочности. Впрочем, подобная смешанность владений встречается по преимуществу около Кареи – этого средоточия святогорского управления, вмещающего в себе все начала разъединения. В Карее все монастыри имеют свою собственность, распадающуюся бесчисленными участками по ее окрестностям. Это отжившая и распавшаяся на множество частей древнейшая Лавра Св. Горы, история которой погребена в архиве Протата, но, быв извлечена оттуда, представила бы много поучительного не только для Св. Горы, но и для всего православного иночества.

В размышлениях о минувшем мы достигли границ иверских. Отсюда началась вновь устроенная хорошая дорога, выстланная камнем и довольно просторная, удобная до того, что можно бы, кажется, ездить но ней в экипажах. Ей должны уступить теперь дороги ватопедская и ксиропотамская (от монастырей до Кареи), называемые «царскими». Мы спускались по косогору западной стороны долины. По обеим окраинам ее виделись кое-где одинокие кельи, расположенные в самых пленительных местностях, а в некотором отдалении за удольем на горной лощине виделось несколько таких келий, скученных вместе, с церковью посередине. Это как бы своего рода село иноческое, по-гречески ἀσκητήριον, сокращенно σκήτη, по-нашему скит, а в переводе подвизалище. Здесь келлиоты, оставляя свою независимость, вступают в условия совокупной жизни, налагающие на них обязанности одного относительно другого и всех вместе – относительно своего целого, указателем коего для них служит их церковь, для всех общая, и их служение в ней, в известных отношениях обязательное для всех их. Взамен теряемой самостоятельности скитяне приобретают братское соучастие и в нужде помощь. Виденный нами скит носит имя Предтечи. Он находится в виду своего монастыря. Пытливый наблюдатель мог бы на одном кратком пути нашем высмотреть святогорское иночество во всех трех главных видах его: келлиотское, скитское и монастырское. Если скит мы назвали отшельническим селом, то монастырь можно бы назвать пустынным городом. Но это город в древнем смысле слова, т. е. крепость, – место, огороженное стенами, блюдущими население его от нападений врага внешнего и внутреннего. На Афоне трудно решить, которого рода опасение преимущественно служило поводом к ограждению сего высшего вида иноческого жительства оплотом, уместным, по-видимому, более среди шумного мира и приличным более отдаленным временам личного самоуправства. На благодатной Горе, к сожалению, еще и доселе уместен страх стороннего насилия, если и безвредного иногда для обитающих, то всегда пагубного для обители. Каждая обитель по необходимости есть вместе и сокровищница, хранящая в себе предметы общей ценности, на которые во всякое время можно ожидать нападения злонамеренной алчности. Этим достаточно объясняется и оправдывается грозный вид афонских обителей.

Мы подъезжали к грозным твердыням Иверского монастыря, как бы замыкающего собою все устье сходящего к морю удолья. За его серыми стенами шумно волновалось