В какой-то другой день я подслушала про похороны. Мне пришлось потрудиться, чтобы подслушать: красться, замирать, не дышать – я была совсем незаметная, усыпила их бдительность. Они говорили, что будут похороны – не странно? похороны ведь уже были. Они обсуждали их так увлеченно, что я наверняка могла бы прошмыгнуть мимо и сбежать в этот момент, но я уже была готова к их хитростям, поэтому не стала. В тот день меня отвели к главврачу, я ожидала пытки, и они последовали, она измывалась надо мной весь положенный час, то есть всю ночь, а потом похвалила, сказала, что я делаю заметные успехи. Что я делала – так это понимала, что мне обязательно нужно к озеру в день похорон, обязательно. Весь этот кошмар начался там, и если я вернусь в нужный момент – я смогу проснуться. Смогу сбежать.

Иногда я думала, что сбегать некуда, если я и выберусь отсюда, если все будет хорошо, потом опять наступит комната, полная крови – почему, зачем оно повторялось? Эти мысли приходили в неожиданные моменты, чаще всего – во время пыток главврача. Она хотела бы их узнать, но я была настоящей героиней и ничего не говорила.

Сложность была в том, что из-за ужасов, которые со мной происходили, было непросто понять, какой сейчас день, какое время – поэтому приходилось опираться на интуицию. Я чувствовала, что день правильный, значит, так и было. Санитар сегодня ходил печальный, все время строчил что-то в телефоне. Это было нельзя, я знала, что можно пожаловаться на него, но мне только с руки было, что он невнимательный. Если бы я не хотела сбегать, я бы посоветовала ему быть осторожнее – если главврач увидит его с телефоном, ему конец. В клинике легко было из санитара превратиться в пациента, я сама видела, как это происходит каждый день, иногда не по разу. Если бы я хотела рискнуть, я бы рассказала о санитаре главврачу, в надежде, что она будет ко мне добрее в следующий раз. Я ничего не сделала, просто смотрела фильм, который показывали по телевизору. Было сложно понять, что происходило, потому что мы не видели начало, а еще я не слишком старалась, больше продумывала варианты побега. Можно было бы забраться на чердак, подпрыгнуть повыше, чтобы достать до одного из круглых окон в крыше, подтянуться, вылезти на нее и улететь. Это был простой план, я придумала его уже давно, но там была довольно большая проблема – я не знала, умею ли подтягиваться. Что-то во мне говорило, что умею, потому что у меня сильная рука, и я хотела, очень хотела поверить этому чему-то, но еще мне не хотелось терять такой хороший план только из-за того, что я не смогу сделать нужную мелочь в решающий момент. И в дурацкой клинике не было никаких перекладин, на которых можно было бы проверить – ну и потренироваться, если я все-таки не умею.

Другой план был в том, чтобы проскользнуть за кем-то, кто будет уходить. Тут сложность была в том, что санитары и пациенты так часто менялись местами, что я не всегда могла разобраться, кто был кто сегодня, поэтому сложно было понять, за кем нужно скользить. К тому же у меня не всегда хорошо получалось быть невидимой, то рука торчала, то нос, то дыхание было слышно. В один глупый и потому памятный раз, меня вообще рассмешило то, какая я невидимая умница, и я не смогла сдержаться, расхохоталась в голос. Анна, которую тут все почему-то звали Повелительницей топоров (нет, я знала, откуда это имя, но или предпочла забыть, или не хотела вспоминать), Анна задрожала от страха, когда из невидимости раздался смех, немножко расплакалась и быстро ушла. Интересно, она будет сегодня врачом или больной? Не угадать.

Фильм закончился, я захотела спать. Санитар подозревал меня, но все равно отпустил, а потом, вечером, когда проверил меня в палате и нашел на месте, он подобрел, угостил меня пирожным и кофе, хотя из-за опытов главврача мне все здесь запрещали. Он рассказал, что с ним не разговаривает его девушка. Я рассказала, что, кажется, схожу с ума, как бабушка, и от этого мне очень страшно. Потом мы сидели и молчали. Когда он начал собираться домой, я стала невидимой и выскользнула за ним. Получилось!

ПОЛУЧИЛОСЬ!

Я была на улице, на свободе, я выбралась через дырку в заборе и помчалась вперед, сначала даже не понимая, куда именно бегу. Потом мне стало холодно, потому что я забыла обуться и доодеться и выскочила в дверь в одной ночной рубашке и куртке. Потом я все-таки задумалась. Можно было вернуться – это казалось одновременно самым глупым и самым умным, но возвращаться я пока не хотела. Можно было побежать домой. Что-то меня смущало в этом, не знаю, что именно. Я была в клинике уже какое-то время, и никто из дома не спас меня – и даже не навестил, по крайней мере я не помнила, чтобы меня кто-то навещал. Почему? Потому что они были заодно с главврачом? Я всегда подозревала, что в нашем городе происходит что-то странное, какая-то таинственная, мистическая чушь. Мне не нравилось думать про маньяков. Они всегда кого-то резали, и была кровь, а я очень не любила кровь, я даже тампоны меняла с закрытыми глазами. Нет, домой возвращаться было небезопасно. Куда тогда? Я думала, думала и вдруг вспомнила, озеро!

Я бежала к озеру, чтобы скорее проснуться от этого кошмара, потому что все же знают, нужно вернуться к началу плохого, чтобы оно исчезло. Сначала ноги привели меня к гаражу, рядом с нашим старым домом, но нет, мне не нужно было настолько в начало, и я скорее, со всех ног побежала обратно в парк, к лесу, к озеру. Мне хотелось заглянуть в окно дома, но я не стала, просто побежала быстрее.

У озера было очень тихо. Снова пошел снег, и я повернулась к деревьям, чтобы смотреть, как они из черных превращались в белые. Сзади раздались шаги. Сердце стало биться сильнее, должно быть, от кофе, не зря все-таки в клинике его нельзя много пить. Было так холодно. Кто-то ласково положил руку мне на пустое плечо, я думала, это санитар нашел меня, и обрадовалась, мне было очень холодно, я уже хотела вернуться. Я повернулась, чтобы поблагодарить, но это был не санитар, это был мерзкий, гадкий монстр, тот самый, после которого я очнулась в клинике. Я закричала. Я кричала и кричала, пока монстр не убежал обратно в воду, я кричала, чтобы кто-нибудь пришел и спас меня – как в прошлый раз, но никто не приходил. Поэтому я побежала.

Было так холодно, так тяжело, но я держалась. Я залетела в клинику через ворота, через основной вход, мне было все равно, кто увидит, я хотела, чтобы кто-нибудь увидел, но никого не было. Я помчалась к главврачу, она всегда была на месте, с улицы я видела свет в ее кабинете. Я подбежала к двери, отдышалась, сняла куртку, поправила ночнушку, потерла о лодыжки грязные стопы – вряд ли главврач не заметит, в каком я была состоянии, но все равно нужно было стараться выглядеть не слишком ужасно. Я собралась постучать, но услышала голоса. Говорила главврач и еще кто-то, знакомым голосом, который не получалось сразу узнать. Я приоткрыла дверь, заглянула. Главврач и кто-то сидели во втором кабинете, который назывался ее личным. Я зашла в приемный, подобралась поближе к личному, заглянула туда. А, это Ксения. Что-то было насчет нее, она, кажется, пропала? Или уехала? Никогда не надо верить сплетням, потому что вот она, Ксения, сидела в кабинете и разговаривала с главврачом. Она была бледная, но какими еще быть, когда серая весна в этом году сменилась дождливым летом, а за ним сразу начался этот октябрь? Или уже был ноябрь? Я прислушалась.