Зато он помнил, как девушка учила его петь. Говорить было сложно, слова неохотно собирались правильно, чаще – не собирались, зато петь у него выходило почти ловко, и он – хоть брат и запрещал – иногда выбирался из озера и гулял по лесу, и мурлыкал мелодии, которые помогали вспоминать добрую девушку или забывать, почему ее больше не было.

Ему нравилось гулять. Иногда он знал, почему брат не разрешает, иногда – нет, но ему слишком нравилось, чтобы слушаться каждый раз. Он слушался насчет голода. Слушался насчет остального, как бы ни становилось тяжело. Но ведь никакого вреда не было в том, что он иногда шуршит ветками и поет? Он прятался от людей и животных. Он никогда не отходил далеко от озера. Ничего плохого не было.

Ему нравилось жить в озере и лесу. Он ненавидел город. В городе дурно пахло, было шумно, слишком светло, и ему никогда нельзя было выходить. Он не помнил, когда именно они жили в городе, кажется, это было и до девушки, и после, и совсем недавно. Совсем недавно – это до девушки или после? От сложных мыслей у монстра болело в голове, а это, определенно, была сложная мысль. Он заплакал. Когда плакать стало скучно, он снова принялся думать. Ему нравилось жить в озере. Брат переживал, что он все время один. Брат был сердитым, но иногда он беспокоился, и от этого становилось приятно. Раньше брат навещал его чаще, но, может, это просто казалось. И он не был один. Он не знал, как рассказать брату, что к озеру приходят люди и приносят ему тела. Люди были странные, потому что они приносили тела ему, а потом пугались, если им казалось, что он выходит из озера. Но он же не глупый! Ну то есть, не настолько же он глупый – он знал, что трогать можно только тела, а живых людей нельзя, потому что брат запрещает и им потом снова придется переезжать. Монстр не любил переезжать – ему нужно было прятаться в неудобных местах, не шевелиться, не петь, быть будто бы неживым. Это было скучно, и даже девушки не было, чтобы его отвлечь. Где добрая девушка? Монстр не знал. Иногда ему казалось, что она ушла куда-то, попрощалась с ним и ушла. Он мог представить себе, как девушка лежит в луже чего-то грязного, красного, и держит его за руку, и говорит, что не сердится – это важно, девушка была добрая, она не должна была сердиться. Потом она говорила до свидания и уходила куда-то внутрь. Монстр не знал, правда ли это, девушка говорила, что у него богатое воображение, и это нравилось монстру. Говорила до того, как ушла или после? Не получалось вспомнить.

Утром, этим, каким-то другим, важно ли?, монстр бегал по лесу за смешными зверьками. Внутри головы он называл их белками, брат говорил, что это зайцы. Он был не прав, но монстр не спорил. Иногда брат смотрел на зверьков жуткими глазами, и монстр вспоминал время, когда брат был маленький, когда у них появился щенок со смешными ушами, звонким лаем, холодным носом и мягкими лапами. Монстр бежал за белками, выдыхал пар, радовался тому, что у него есть тело, что он может размять его, согреть, утомить – обычно он просто дремал в озере, или плакал, и не замечал, где кончается вода и начинается он. Но сейчас – в лесу, в погоне – он получал удовольствие. И вдруг воспоминание остановило его, заставило замереть и захотеть спрятаться. Он вспомнил про щенка, как он радовал их с братом: всегда радовал его, и только иногда – брата. И однажды, когда брат сердился из-за чего-то, что монстр не мог уяснить даже в лучшие дни, брат схватил щенка и заставил его замолчать. Монстр вспомнил, что потом, когда взрослые увидели щенка и стали выяснять, кто это сделал – он, не брат, вышел вперед и взял вину на себя, потому что хорошо знал наказания и не хотел, чтобы их узнал брат. Брат не жалел его, ни тогда, ни после, брат как будто бы не подумал, что произошло что-то удивительное. Брат как будто бы совсем не жалел, что смешного щенка больше нет. Монстр вспоминал пустые темные глаза брата и думал, а может, брат не просто сердитый и строгий, может, он еще и плохой?

Как же тогда он сумел найти добрую девушку? Может, он держал ее в плену, как колдуны из сказок? Мог бы брат оказаться колдуном? Возможно. Мог ли бы он держать добрую девушку в плену? Монстр силился вспомнить брата и девушку вместе, обижал ли он ее? Он не знал. Он вспоминал разные куски, как подглядывал, когда девушка еще не знала о нем, и они с братом выглядели как будто бы все хорошо. Девушка не плакала, не пыталась сбежать, не была грустной. Наверное, брат не был колдуном – это хорошо. Но был ли брат злым, этого монстр сказать не мог. Иногда ему казалось, что быть злым значило разное, когда об этом говорили разные люди, но он не мог сформулировать эту мысль, не мог озвучить ее и в любом случае у него никого не было, чтобы обсудить.

Белка прыгала совсем рядом, монстр подумал, а не поймать ли ее? Не чтобы съесть, нет, ему не нравилось есть живое, а чтобы приручить и сделать своим питомцем. Вот что еще заставляло его тосковать – у других были питомцы, и с ними ничего не происходило. Он пошел за белкой. Потом побежал. Помчался. Лес сначала был его другом и держался рядом, а потом вдруг закончился. Монстр растерялся. Он был в месте крестов, и маленьких домов, и памятников. Красивое место. Он не смог бы спрятаться за крестом, не всякий памятник бы справился, но за домиками прятаться было можно, и он решил немножко остаться в месте. Монстр знал, что здесь нельзя быть, но иногда нужно было проверять границы – он не был уверен, что это подходило, но рычание в границах ему нравилось, значит, все было хорошо.

В одном домике ничего не было, только каменный стол. В другом было два стола, в третьем – ни одного, только полки в стенах, в которых стояли вазы. В четвертом все было в книгах. Монстру стало грустно. Добрая девушка любила книги, и монстр тоже их полюбил, пусть они и делали больно внутри головы, если он силился их понять. Между книгами стоял обычный стол и стул. В домике, наверное, кто-то жил. Монстр приник к щели между досками, которыми было забито окно, и приготовился ждать. Он хотел посмотреть, кто живет в сказочном домике. Пошел снег, закончился, монстру уже дважды надоело ждать, и тут дверь в домик открылась. Туда зашел человек в специальной одежде, про которую брат научил его – людей в ней можно есть, если он очень голоден, а они не пахнут болезнями. Монстр немножко расстроился. Подумал, не голоден ли он. Вроде пока не был. Человек начал стягивать одежду, под специальной пряталась другая – какую носили другие. В такой ходил брат, в такой ходила добрая девушка, люди в телевизоре и в окнах городской квартиры. На лице человека были большие очки, волосы она собрала в пучок. Она была немножко похожа на добрую девушку, но монстр не мог сказать, это точно или ему просто так кажется.

Девушка в очках поежилась, отодвинула стопку книг, сделала что-то, и в домике загорелся желтый, теплый свет. Тихо зажужжало, и монстр сразу почувствовал, что домик начинает греться. Девушка отодвинула другую стопку книг, вытащила оттуда несколько, села за стол и начала писать. Монстру очень понравилось смотреть, как она это делала. Он сосредоточился, чтобы не забыть, что потом нужно будет вернуться к домику снова, чтобы можно было еще понаблюдать за девушкой. Наверняка, она такая же добрая, как его добрая девушка. Или, может, это она и есть?

Стемнело. Монстр дождался, когда девушка встанет, чтобы размяться, начнет шуметь, и тихо отошел от домика. Он немножко растерялся, куда идти – белка, которая привела его в это место, давно уже убежала. Он сосредоточился, позволил мыслям ползти, куда им нравится – так, он знал, будет проще услышать зов воды. Но как он сможет вернуться сюда? Запах, точно! Он выбрал домик с двумя каменными стенами, потому что он был дальше от домика, наверное, доброй девушки, помочился на стены, принюхался – запах остался, достаточно сильный, чтобы позвать его потом, пускай даже пройдет несколько дней. Всегда проходило несколько дней, монстр не мог представить, чтобы прошел только один, так не бывало. Он пошел к воде, ступал осторожно: в темноте было непросто ориентироваться, он не хотел пораниться – брат легко замечал такие вещи, отругал бы, если бы увидел. Идти было дольше, чем ему казалось, но он все равно успел, спрятался в воду, даже измазал илом ногу, которую все-таки порезал, надышался водой, и тогда услышал секретный свист. Он был ужасно громкий, но брат говорил, его может слышать только монстр, поэтому они пользовались им. Брат снова был не прав, монстр точно знал, свист слышат и другие, например, ночные птицы. Добрая девушка называла их летучими мышами, но и она была не права, ночные птицы не были похожи на мышей. Но они слышали свист, в этом монстр был уверен, он сам видел, как ночные птицы замирают в воздухе, или оборачиваются, или меняют направление и летят в сторону свиста, потом передумывают и чудом не врезаются в брата. Брат ничего такого не замечал, и монстр не рассказывал – специально, чтобы иногда воображать, что какая-нибудь ночная птица врежется в брата, и тот испугается. Главное, чтобы ночная птица не повредила себя. Нужно ли было рассказать брату? Нужно ли было рассказать брату, что он нашел добрую девушку?