Первый лучший друг человека.

Через двадцать пять тысяч девятьсот с чем-то лет после прогулки мальчика и пса по пещере Шове, освещенной колеблющимся пламенем факела, я читал «Зов предков» в слабом свете ночника в виде динозавра. Мне было всего десять, но я помню главу под названием «Первобытный зверь восторжествовал», в которой два пса сражаются насмерть за превосходство, и помню свою тогдашнюю мысль: «Юкон не очень-то отличается от детской площадки».

Бойцовским духом я не блистал.

Книгу подарил мне на Рождество дядя Джек, кошмар моего детства. Саечки, щелбаны, подзатыльники, «крапивки» – дядя Джек принадлежал к тому специфическому типу людей, которые получают удовольствие от физической грубости, но собак он любил, и у него был здоровенный пес по кличке Кеннеди, похожий на волка. В то примечательное Рождество, пока я разворачивал камуфляжную бумагу с легким ароматом плесени, под которой скрывался «Зов предков», дядя Джек издал глухое утробное ворчание, сперва тихое, затем погромче, и наконец… гавкнул. Как собака.

Дядя Джек, вечно торжествующий первобытный зверь.

Человек по имени Джек Лондон написал «Зов предков» в Пидмонте, Калифорния. Он написал и другие книги – его фразы и сюжеты повлияли, например, на «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли, – но более всего Лондона прославили созданные им образы собак: Белого Клыка и Бэка.

Так у меня зародилась праведная мечта о собаке и начался прославленный в веках процесс уламывания родителей, пока они не превратятся в бледные тени самих себя. Результат? Семейная поездка к местному заводчику, где мы нашли милого маленького шарпея, утопающего в складках шершавой кожи и совсем не пушистого, но я во что бы то ни стало решил назвать собаку именем трехголового пса из книги «Гарри Поттер и философский камень». Шарпей Флаффи. (Фалафелем Печального Образа он станет годы спустя, когда со всей очевидностью раскроет свой потенциал самого бесполезного животного, когда-либо порожденного непредсказуемым лоном Вселенной.) И первое время мы жили неразлейвода, Флаффи и я, а все потому, что безумный дядя Джек подарил мне книгу в камуфляжной обертке.

За три дня до следующего Дня благодарения дядю Джека случайно застрелили на охоте. Это произошло 22 ноября.

Джек Лондон умер 22 ноября 1916 года.

А 22 ноября 1963 года Олдос Хаксли скончался от рака горла.

К. С. Льюиса, который писал о другом диком звере и которого друзья звали Джеком, не стало в тот же день.

Все помнят книги Хаксли и Льюиса, их тексты. Но не дату их смерти. Потому что на тот день выпала еще одна смерть.

Джон Ф. Кеннеди – его тоже иногда называли Джек – погиб 22 ноября 1963 года. Кеннеди более всего известен как президент США. А еще он был тезкой пса моего дяди.

Можно сказать, и тезкой самого дяди Джека тоже.

Семья Кеннеди держала собаку, подаренную им советским лидером. (Советы больше знамениты своими луноходами, чем подарками, но из песни слова не выкинешь.) Собаку звали Пушинка.

Пушинка по-русски – то же самое, что Флаффи по-английски.

Иногда я воображаю себя в пещере, поздно ночью, в дрожащем свете факела. Я чувствую, как пепел осыпается мне на плечо, прежде чем упасть на землю, и думаю, сумеет ли кто-нибудь через двадцать шесть тысяч лет – какой-нибудь человек будущего с немыслимыми способностями – обнаружить этот пепел.

И что этот пепел ему расскажет.

Ротор объясняет, что его мать на каком-то собрании, а все подруги сестры на той же вечеринке, откуда мы пришли, поэтому ее тоже можно не ждать.

– На Найки не обращай внимания, – добавляет он, поднимаясь по лестнице. – Мелкая ссыкуха.

Кошка (по всей видимости, она и есть Найки) примостилась на верхней ступеньке, спокойно и безмолвно наблюдая, как мы приближаемся. Не доходя пару шагов, Ротор наклоняется и буквально рычит – как лев! – прямо ей в морду. Кошка скатывается вниз, по пути задев меня. Явно не у меня одного в этом городе непростые отношения с домашним питомцем.

– Мне нужно отлить, – говорю я; Ротор машет в сторону двери дальше по коридору, а когда я выхожу из туалета, сторожит меня буквально у порога.

– Готов? – спрашивает он, и я думаю: «Готов к чему, чудила?», но вслух говорю:

– Ага.

В комнате у Ротора двуспальная кровать, пара полупустых книжных шкафов, пыльная электрогитара в углу и стол, за который Ротор и усаживается, придвигаясь поближе и открывая ноутбук. На столе бардак, уборка обошлась бы баксов в двадцать, не меньше: беспорядочные кипы бумаг, пирамиды из учебников с разными вариациями слова «психология» на корешке; несколько конструкций в стиле безумного профессора, одна из которых представляет собой бинокль с приваренными к нему защитными очками; а из-под груды хлама выглядывает небольшая фотография в рамке: Ротор и Сара с родителями на фоне Белого дома.

– Чувак! – Со своего места Ротор замечает, что я рассматриваю снимок. – Надеюсь, ты глазеешь на мою сестрицу, а не на меня.

Учитывая вполне человеческое имя Сары, я предполагаю, что в тот раз «орел» выпал матери.

– А у нее есть второе имя?

– Ха! Дивергенция.

– Ротор Патрик и Сара Дивергенция.

– Сара шутит, что из нас получился бы один нормальный человек и один киборг.

– Кстати о киборгах. – Я показываю на гибрид очков с биноклем на столе, откуда пучок проводов тянется к ноутбуку.

– Мы называем его «Оракул».

– Вы с Сарой?

– Нет, я имел в виду… Не важно. – Он указывает на край кровати: – Присаживайся.

Я сажусь и краем глаза замечаю на экране страницу с заголовком «Каталепсия и НЛП». Ротор разворачивается ко мне вместе с креслом, и я вдруг будто оказываюсь в кабинете врача, который сейчас скомандует мне открыть рот и сказать «а-а-а».

– Тебе нужна новая колея, – говорит он.

– Чего? – Я пытаюсь встать, но ноги не слушаются, тело наливается тяжестью – глаза, голова, руки, – словно я всю жизнь был пустым сосудом, а сейчас меня наполнили песком и камнями. – Мне пора домой. – Губы тоже еле двигаются, и я не уверен, сказал ли что-нибудь вслух.

– Все просто, Ной. Доверься мне.