Я не могла поверить своим ушам:

— Что-что собирается сделать Макс?

На лице у Джема появилось выражение «не убивайте вестника молотком для мяса».

— Ты слышала, — заныл он, нервно следя за колотушкой, которую я сжимала в воздетой руке, и явно жалея, что не сообщил мне новость после обеда, когда я бы уже выпила пару бокалов вина и не отбивала двухфунтовый кусок мяса увесистым молотком.

— Да, я слышала, но не уверена, что расслышала правильно.

— Поверь мне, это чистая правда.

— Чушь собачья, вот что это!

Я накинулась на мясо с удвоенной силой. Ударить, перевернуть. Деревянный молоток почти пробивал мясо насквозь и стукался о разделочную доску.

— Алекс, конечно, тебе неприятно это слышать…

Ударить, перевернуть.

— Макс это что-то…

Ударить, перевернуть.

— Алекс, корова уже умерла!

Я остановилась, вздохнула и уронила голову на молоток, который оставил на лбу красный отпечаток.

— Нет, ты прав. Я не должна была срывать злость на тебе или на еде.

Джем тоже вздохнул с облегчением.

— Лучше бы я сорвала ее на этом вонючем, грязном, крысомордом ублюдке!

Я изо всех сил обрушила молоток на мясо, словно проверяла свои мускулы на ярмарочном силомере. Звонок не прозвонил, но стейк наконец испустил дух и развалился на две части, одна соскользнула под стол, а вторая отлетела и прилипла к недавно окрашенной стене.

Джем схватил бутылку вина, то ли чтобы разбить ее о стойку и использовать для самозащиты, то ли чтобы налить мне выпить.

Он выбрал последнее и протянул мне огромный бокал, наполненный золотистым каберне-совиньон.

— Ты не должна идти на поводу у обстоятельств. Возможно, этого он и добивается. — Он мягко вынул из моей руки молоток и усадил на стул. — Ты должна быть выше этого. Тебе ведь не хочется вернуть его?

— Нет. — Мне удалось сказать это чуть бодрее.

— Тогда это не проблема?

— Но…

— Нет, — отрезал Джем. — Никаких «но». Макс собирается жениться…

Вот. Он опять сказал это. Макс собирается жениться. Мой Макс! Нет, забыть это. Он больше не мой. Он совершенно точно больше не мой, этот гад собирается жениться, а ведь всего шесть недель назад он умолял меня вернуться к нему!

— И раз он так быстро принял такое серьезное решение, у него для этого совершенно неправильные причины, — продолжил Джем. — Так что подумай об этом. Скорее всего, они оба будут несчастны. Ну что, теперь тебе легче?

Как ни странно, это действительно помогло. Я представила несчастного женатого Макса, детей тошнит на его костюм от Бена Шермана, жена постоянно ворчит. Он будет страстно ненавидеть все это. Макс слишком эгоистичен для брака. Я почувствовала небольшое облегчение, прогнозируя его будущее, но только небольшое, совсем крошечное.

Взяв на себя обязанности повара. Джем щедро посыпал выживший кусок мяса перцем и шлепнул его на решетку в духовке. Потом отодрал куски от пола и от стены и отправил их вслед за первым.

— Пол чистый.

Он взглядом остановил протестующий возглас, который был готов сорваться с моих губ. Я с сомнением хмыкнула.

— Хорошо, я сам съем, — уступил он. — Слушай, Алекс, выпей вина и расслабься. Ты сама бы не смогла придумать лучшую месть. Ты можешь представить Макса женатым?

— Да, во всяком случае, раньше могла. Женатым на мне.

— Ну, к счастью, тебе удалось этого избежать. Так что теперь он достанется другой несчастной дурочке.

Он небрежно накромсал помидор, потом заметил, что режет на мясной доске, и выбросил все в мусорное ведро.

— Просто вспомни все, что тебя в нем раздражало…

— Он гонялся за каждой юбкой!

— Да, он гонялся за юбками, унижал тебя; не считался с твоим мнением…

— Переключал каналы, когда я смотрела что-нибудь, даже не спрашивая. Интересовался, не превратился ли наш дом в свинарник, а сам в жизни палец о палец не ударил. Бросал вещи где попало и ждал, что они по мановению волшебной палочки выстираются и выгладятся, а потом отправятся в шкаф, — подхватила я.

— Вот видишь, ты уловила мою мысль, — улыбнулся Джем, разрывая вымытые листья салата. — И просто скажи себе, что ничего этого тебе больше терпеть не придется, потому что какая-то другая простофиля займет твое место.

Он скинул салат в миску, наполнил наши бокалы и начал резать огурец.

— Как насчет чесночного хлеба?

— Я не против… теперь мне нечего бояться утреннего запаха изо рта.

— И это единственное преимущество холостяцкой жизни, которое ты смогла обнаружить? — Он посмотрел на меня с жалостью. — Знаешь, иногда я начинаю сомневаться в нашем родстве. В сольной карьере есть множество других преимуществ. Например, секс. — Он радостно вылил в салат полбутылки обезжиренной заправки и перемешал его деревянными ложками. — Теперь у тебя появился шанс попробовать что-то новое. Неужели не хочется узнать, как это будет с другими мужчинами? Ну, понимаешь, например, можно поэкспериментировать с размером.

Я была потрясена до глубины души, и это, видимо, отразилось на моем лице, потому что он добавил:

— Попробуй чего-нибудь новенького, ничего плохого в этом нет.

— Кроме риска подцепить неизлечимое заболевание, приобрести сомнительную репутацию и начать презирать себя.

— Я ведь не предлагаю тебе стать шлюхой! Просто расслабься немного, попробуй развлечься. Алекс, большую часть своей жизни ты провела с одним парнем, не упускай все остальное. Через три года тебе будет тридцать, и все! Никаких шансов!

Он широко улыбнулся. До его тридцатого дня рождения осталось всего пару недель, так что. Думаю, он шутит. Очень на это надеюсь.

— А разве я сейчас не в том возрасте, когда пора остепениться, завести детей и начать выплачивать взносы за дом? А не трахаться со всеми подряд?

— По-твоему, рожать детей так же болезненно, как выплачивать взносы за дом? — Джем отправил в рот листик салата и начал задумчиво жевать.

— Джереми, я говорю серьезно!

— О-о-о! Она назвала меня Джереми. У меня серьезные проблемы.

Я сокрушенно покачала головой.

— Ну почему с тобой совершенно невозможно говорить серьезно? Ты мой брат, тебе положено оказывать на меня благотворное влияние. Ты, не должен советовать своей маленькой сестренке, чтобы она выскакивала из трусиков при каждом удобном случае.

— Я пытаюсь оказывать благотворное влияние. А смотреть на тебя с Максом было так же больно, как на любимое растение, которое пытается расти в тени огромного терновника.