– Не смей говорить о любви, сука! Ты не знаешь, что это такое! – резко оттолкнул меня от себя и я отлетела к стене, сползла, цепляясь за неё руками. Хлопнула дверь и я взвыла от боли. Не физической, нет. Эту я почти не ощущала. От той, которая терзала моё сердце. Разрывала его в клочья, на кровавые ошмётки.

– Прости меня, Рус…

Пил прямо из горла, разбивал пустую бутылку о стену и снова хватался за новую. Она скулила там, в запертой комнате, раздирая остатки разума в клочья, а ему хотелось взять ствол и пойти пристрелить её. А потом и себя. Чтобы закончить всё это раз и навсегда. Вынести мозги обоим и дело концом.

Звонок от няньки стал каким-то избавлением. На время, но всё же. Он даже знал, о чём пойдёт речь. Ксюха опять капризничает и хочет, чтобы он приехал. Улыбнулся, слушая её лепет и, закрыв лицо рукой, отрубился прямо на полу, у двери, за которой тихо всхлипывала Анька.

*****

Он меня ненавидел и я знала тому причину. То, как я поступила с ним, наверное, самое подлое предательство, какое только может быть. Но причём здесь Ксюша?! Как он мог так поступить с ней?!

Припав к двери, прислушивалась к их разговору и подавляла в себе вой, рвущийся из груди. Я не слышала о чём говорила Ксюша, но едва различимо улавливала её голосок. А Рустам врал. Врал, что я в порядке и скоро приеду к ней. Чтобы она не волновалась и слушалась няню.

Я билась головой о дверь, рассекая кожу на брови до крови и раздирала ногтями кожу на руках. Я знала, что больше не увижу её, мою маленькую сестрёнку. Знала, что он задумал. Он напивался и готовился к этому, а мне не оставалось ничего, кроме как ждать, когда же он решится.

*****

– Саш, ну ты чего пристал к этой девчонке? Ну нравится ей этот бандюк, да пусть живёт с ним. Ты же сам женат, Сань, – Юрка уговаривал друга оставить в покое Таирова с его девицей, но тот будто помешанный, даже слышать ничего не хотел.

Они там будут в счастье купаться, а он? Всё забыть? Простить? Вот уж хера с два!

– Этот урод до сих пор на свободе! Я из-за него всего, блядь, лишился, а он разгуливает, как ни в чём не бывало! И жены у меня больше нет! Ушла она, Юр. Сказала, что с нищим сержантом жить не будет! А я капитаном был! Всего блядь, лишился из-за этого урода!

– Ты сам виноват. Сам полез к нему. Тебе ж говорили, не сможешь ты с ним тягаться. Никто не сможет! Скажи спасибо, что он тебя не пристрелил. Ты сейчас вообще лучше на время исчезни. Возьми отпуск, отдохни немного. А потом, когда злость поутихнет, сам поймёшь, что глупости всё это. Просто воспринимай, как жизненный урок. Не лезь туда, где можешь проиграть. Сейчас тебе надо на дно засесть. Аня эта с ним, я сам их вместе видел. Если она расскажет обо всём, тебе крышка, Сань. Я с ним столкнулся там, в магазине. Он злой, как бешеная псина. Только сунешься, он тебя растерзает, никакие погоны не спасут.

Кирьянов на какое-то мгновение задумался, почесал затылок.

– А что? В отпуск схожу. Отдохну, подумаю… – уставившись в одну точку, ухмыльнулся. – План мести составлю.

*****

Я вздрогнула, когда что-то холодное коснулось лица и зашипела от неприятного пощипывания. Открыв глаза, увидела Руса. Одной рукой он обрабатывал чем-то вонючим мою бровь, а второй держал меня за горло.

– Убить себя хотела? Не так быстро, любимая. Ты не уйдёшь от меня, пока я сам не решу, что пора свернуть тебе шею.

Я видела перед собой монстра. Чудовище, которое сама же и создала. Превратила из влюблённого, одержимого мужчины в маньяка.

– И как долго ты ещё собираешься меня мучить? Сколько ещё, Рустам? – впиваюсь изломанными кровоточащими ногтями в его руку, а он склоняется ко мне, долго смотрит в глаза.

– Всю твою жизнь. Пока мне не надоест трахать твоё тело.

Он лжёт. Мне лжёт и себе. Ему не надоест ни моё тело, ни моя душа. Он будет истязать их, пока сам не сгорит от этой боли.

– Рустам, я не смогу… Не смогу быть с тобой после всего. За Ксюшу не прощу тебя…

Он сжимает горло так сильно, что не получается вдохнуть и, приподняв меня снова бросает на постель. Замахивается, но не бьёт, лишь смотрит так страшно, так яростно.

А потом резко, всё так же глядя мне в глаза, рвёт на мне остатки одежды, стаскивает бельё и наваливается сверху. А я тихо скулю от боли, от того, как грубо он сжимает моё тело и так зло вторгается внутрь.

Запрокидываю голову и закрываю глаза, чтобы не видеть, не смотреть в лицо своему кошмару. Каждый толчок внутри отбивается в мозгу ядовитым клеймом.

– Не прощу тебя… Ни за что не прощу, – голос охрип и почти не слышен, но я знаю, он всё понимает.

Продолжает толкаться во мне так сильно, что начинает скрипеть кровать, а я пытаюсь вывернуться из его рук, но всё тщетно.

Когда всё заканчивается, он отпускает меня, застёгивает штаны и, даже не взглянув, уходит. Дверь снова запирается, а я переворачиваюсь на бок и, подтянув колени к груди, закрываю глаза.

*****

По венам яд и кислота. Разъедает сознание, остатки здравого смысла уже испарились. Он не слышит её, только чувствует. Чувствует, как она страдает там и мучается. Так же, как и он изо дня в день. Легче ему от этого? Нет. Нихуя не легче. И не станет. Месть обернулась ещё одним испытанием.

Как, блядь, это всё прекратить? Как заставить себя?

Лучше бы она ничего не вспоминала. Им ведь было так хорошо. И насрать, что это всё иллюзия. Что сам он всё придумал. Да лучше бы вот так, во лжи, чем как сейчас, утопать в своей боли самому и пытать её.

Приоткрыв дверь, взглянул на дрожащий маленький силуэт на кровати и ноги сами понесли к ней. Нужно проверить, как она там, не порвал ли…

Схватив её за предплечье, перевернул на спину, а Аня вскрикнула, пытаясь отползти назад. Удержав её за ноги, развёл их в стороны.

– Тихо, я посмотрю только.

Она замерла, взирая на него припухшими глазами, полными слёз.

– Не делай мне больно, прошу. Лучше сразу… – застонала, когда коснулся её складочек, ввёл внутрь палец и сжала ноги вместе.

– Больно?

– Зачем ты делаешь это, Рус? Зачем мучаешь нас всех? Со мной делай, что хочешь, но Ксюша… Она же не виновата. Что будет с ней? Ты же изведёшь нас, а она как? У неё никого больше нет.

– Я спрашиваю, больно? – рванул её ногу в сторону, вытаскивая палец. Крови нет. Уже хорошо. – Я могу вызвать тебе врача.

Она вдруг резко поднялась, бросилась ему на шею, крепко обвивая руками.

– Мне больно. Очень больно. От того, что с нами случилось больно. Ты же любил меня, Рус. Ты же так сильно любил. Я не верю, что больше ничего не осталось в твоей душе. Так не бывает. Мы с Ксюшей были родными для тебя. Ты помнишь, как каждое утро привозил нам круассаны? Помнишь? – шептала горячо, обжигая, отравляя его своими словами. Они резали всё внутри, превращая внутренности в кровавое месиво. А он не мог её оттолкнуть. Пытался. Даже руки поднял. А потом схватил её за волосы, вжимая в себя так, будто хотел раздавить. Или растворить в себе. – Помнишь, как ты катал нас на качелях? Помнишь, как мы ели мороженое в парке аттракционов? Как Ксюха измазала меня клубничным джемом, а потом когда уснула в машине, ты всё слизал с меня на том проклятом колесе, где я чуть не потеряла сознание от страха высоты? Ты же всё это помнишь? Ты же не мог забыть! Прошу, прекрати это. Отпусти меня. Отпусти нас. Если ещё хоть немножечко любишь, хоть что-нибудь чувствуешь ко мне… Отпусти.