Быть может, надо подыскать себе другую жертву. Довольно итого, что у первой было имя — Оливия. Однако в тот же миг Игорь чувствует, чтоотступать нельзя и некуда, хоть и решает никогда больше не спрашивать имя тойгалактики, которую собирается уничтожить. Отступать нельзя, потому что этобудет несправедливо по отношению к бедной, совершенно беззащитной девушке напляже — добыче столь легкой и столь сладостной. Ему брошен новый выбор,принявший обличье этого вот псевдоатлета: у него крашенные в цвет красногодерева волосы, скучающий взгляд и, судя по всему, реальная власть. С нимсправиться будет гораздо труднее. Двое в костюмах-тройках — это не простопомощники: видно, как они постоянно вертят головами, оглядывая пространствовокруг, фиксируя все происходящее. Если он, Игорь, хочет быть достойным Евы исправедливым к Оливии, придется показать свою отвагу.

Он оставляет соломинку в бокале. Скоро здесь будет людно ишумно. Надо лишь подождать до тех пор, пока павильон заполнится людьми, а этоне займет много времени. И точно так же, как он не планировал уничтожение мирасредь бела дня, на набережной Круазетт, он и сейчас не знает, как исполнит своенамерение. Однако чутье подсказывает, что место выбрано безошибочно.

Он больше не думает о бедной девушке с набережной: в кровьвпрыснут адреналин, сердце бьется учащенно, он доволен и возбужден.

Джавиц Уайлд не станет тратить время на то, чтобы бесплатнопоесть и выпить на очередном из бесчисленных «мероприятий», куда его приглашаютиз года в год. Если уж он сидит здесь, значит, ему что-то нужно. Что-то иликто-то.

И это будет для Игоря железным алиби.

Джавиц, наблюдая за тем, как павильон заполняетсяприбывающими гостями, неотступно думает все об одном:

«Что я здесь делаю? Мне же ничего не нужно. Впрочем, мневообще почти ничего не нужно. У меня есть все, что хочу. Я знаменит в киномире,я могу получить любую женщину, которая мне понравится, хотя я уродлив и плохоодет. И меняться не хочу. Давно минули те времена, когда у меня былодин-единственный костюм, а в тех редких случаях, когда после долгих унижений ипросьб меня все-таки приглашали на подобные мероприятия, я готовился к ним так,словно ничего важнее и быть не может. Сегодня я знаю, что меняется тольконазвание города, а все прочее можно угадать наперед, и ничего, кромеотвращения, это у меня не вызывает.

Одни будут говорить, как ценят мою работу. Другие назовутменя героем и поблагодарят за то, что я даю шанс людям. Красивые и умныеженщины, умеющие встречать не по одежке, заметят толчею у моего стола и спросятгарсона, кто я такой, а потом постараются как-то приблизиться, познакомиться,потому что убеждены: кроме секса, меня ничто не интересует. Все, все без исключенияо чем-то хотят меня попросить. Ради этого мне льстят, меня превозносят, мнепредлагают то, что, по их мнению, может мне понадобиться. А мне нужно толькоодиночество.

Я побывал уже на тысяче подобных приемов. И пришел сюдапросто так, безо всякого повода, да притом еще и не выспался. Я прилетел вКанны на собственном самолете: это истинное чудо современной техники способнона высоте одиннадцать тысяч метров покрыть расстояние от Калифорнии до Франциибез дозаправки. Я изменил его конфигурацию и из восемнадцати кресел в салонеоставил только шесть для того, чтобы на вечный вопрос: «Не захватишь ли меня ссобой?» с чистой совестью отвечать: «К сожалению, нет мест».

Джавиц оборудовал свою новую игрушку, обошедшуюся ему всорок миллионов долларов, всем необходимым, чтобы в полете можно былозаниматься делами, вести переговоры, отдыхать и развлекаться. Сам он пил толькошампанское, и каждый, кто хотел, мог насладиться за компанию с ним бокалом Moet &Chandon 1961 года, но на борту имелось спиртное всех видов и на любой вкус. Идве огромных лазерных панели были всегда готовы показать новейшие, еще невышедшие в прокат фильмы.

Его лайнер был одним из лучших в мире (что бы там ниговорили французы, уверявшие, что их DassaultFalconобладает непревзойденнымилетными качествами), но сколь бы ни был Джавиц влиятелен и богат, даже ему непод силу было совладать с джет-лэг[4]:в Лос-Анджелесе без четверти четыре утра, а он только теперь начал ощущатьнастоящую усталость. Всю ночь он не спал, переходя с одной вечеринки на другуюи повсюду отвечая на два дурацких вопроса, с которых неизменно начиналась любаябеседа. Сначала спрашивали:

— Благополучно долетели?

На что Джавиц отвечал всякий раз:

— Как видите.

Задавший вопрос терялся, не зная, что на это сказать, бледноулыбался и осведомлялся:

— Надолго сюда? — и слышал:

— Будет видно.

И Джавиц, сделав вид, что должен ответить на звонокмобильного, извинялся и отходил в сторону вместе со своими вечными спутниками.

Никто не его интересовал. Да и кто бы мог представлятьинтерес для человека, обладавшего практически всем, что можно купить за деньги?Он пытался менять круг общения, заводя друзей из среды, не имевшей никакогоотношения к кино, — знакомился с философами, писателями, цирковымиартистами. Поначалу увлекался этими новыми людьми — но затем следоваланеизменная просьба просмотреть сценарную заявку-синопсис либо столь жеобязательная сакраментальная фраза: «У меня есть друг (подруга), который(ая)так мечтает сниматься в кино! Ты бы не согласился встретиться с юнымдарованием?»

Нет, не согласился бы. Помимо работы у него было чем занятьсяв жизни. Раз в месяц летать на Аляску, напиваться в первом попавшемся баре,есть пиццу, выискивать нетронутые уголки дикой природы, разговаривать состариками в маленьких городках. Два часа ежедневно он проводил в тренажерномзале, но все равно страдал от избыточного веса, и врачи опасались за егосердце. Он ходил в зал не ради поддержания формы — это его неинтересовало, — а чтобы сбросить напряжение, не отпускавшее ни на секундуи порою становившееся столь невыносимо тяжким, что казалось — сейчас это бремяего раздавит. Он занимался активной медитацией, пытаясь исцелять ею душевныераны. Иногда, оказываясь среди тех, кто не знал его, он расспрашивал этихслучайных знакомых о том, что же такое «нормальная» жизнь, ибо сам уже давно оней позабыл. Отвечали ему по-разному, и со временем он убедился, что пребываетв полнейшем одиночестве, хотя постоянно окружен людьми.

И в конце концов, руководствуясь не столько этими ответами,сколько собственными наблюдениями, он составил перечень того, что должновходить в понятие «нормы».