– Ира! Я скоро вернусь.

Предмет спора вынырнул из подсобки и радостно кивнул. Здесь понимать было нечего, только что язык от счастья не высунула.

Дождь на улице прекратился совсем. Кумо похлопал по карманам костюма, выудил сигареты и зажигалку. Видимо, начинался новый период некурения, потому что от вида пачки в тонких длинных пальцах меня даже передернуло.

– Что скажешь, судья? – спросил он, оборачиваясь ко мне.

– Я пока могу только спросить, – ответила я и наконец отцепилась от Чжаёна.

Понятно, в общем и целом, почему кумо подумал что-то не то.

– Мне нужна информация. Все, что ты можешь сказать по поводу. И давай без глупостей, я тебя очень прошу.

Он досадливо поморщился:

– Судья, извини, что я на тебя накинулся, виноват, но хватит меня уже величать «кумо». Имя есть. И беда тоже. Есть.

– Идет, Санзо, – сказала я со странным чувством. – Я Нина, и я решу дело честно.

– Хотелось бы. – Он бросил тоскливый взгляд куда-то поверх моего плеча.

В окно заглянул, должно быть.

– Объясни, пожалуйста, что случилось.

– Объясняю. – Санзо затянулся. – Прихожу домой, а у Иры на плече иероглиф подчинения. Все, хватит?

Я не стала сдерживаться и закатила глаза. Вообще получалось очень интересное кино: в роли судьи я была сама не своя, смелая и дерзкая, наглости вот тоже оказалось не занимать.

– Я слышала и Ямато, и Циньшаня. Можно мне что-нибудь, так сказать, личное?

– Личное? – сузил глаза он. – Ну вот, например, отошли куда-нибудь телохранителя, я тебе и личное скажу, и не личное…

– Да не телохранитель он, сколько можно. – Я начала раздражаться. – Сам не видишь, что хваран, или поиздеваться надо?

– Ого. Послушай, а ты ведь к нему ровно дышишь. Не пойму тогда, к кому неровно. К Ямато, что ли? Так и чувствую, как смущена твоя широкая русская душа. – Санзо неприятно рассмеялся.

Я толкнула Чжаёна в бок и пошла к машине:

– Придешь в чувство, позвони, найдешь контакт моей души через Ямато. А пока что…

– Да стой, судья. – Санзо отшвырнул сигарету. – Стой. Отпусти уважаемого хварана до машины, а сама погоди, я все расскажу.

Чжаён вопросительно на меня посмотрел, и я развела руками. Дверь хлопнула, я осталась с Санзо один на один. Улица почему-то пустовала.

– Слушай, судья, – сказал он. – Меня непросто полюбить, потому что люди тоже не дураки, они чувствуют то, от чего ты который раз брезгливо кривишь рот. Я не прекрасный демон, сама знаешь. Но… суть не в этом. Мы не только демоны, мы люди еще. И у меня человеческая сущность главенствует. Мне не очень-то хочется быть ночным кошмаром, понимаешь. Иру я взял на работу в июне. Сошлись. Она ко мне была добра. Нет, тоже, конечно, что-то ощущала. Но намеренно не придавала этому значения. Меня вообще впервые в жизни полюбил кто-то, помимо мамы, папы и выводка братьев и сестер. Это ценно, когда тебя любят. Я ее тоже люблю. В прямом смысле этого слова. И находить знак принадлежности, мягко сказать, больно. Он же ведь ее сломает, тебе это китайское отродье наверняка дату называло. Сломает, и Иры не останется. Уйдет к нему куклой. История вся.

Я задумчиво кивнула. Потом закусила губу.

– А ты ее не съешь, например?

Санзо с силой провел рукой по лбу:

– Ем я других, и то по праздникам, знаешь. А тебе скажу вот что: решишь дело в мою пользу, получишь что захочешь.

Я поморщилась:

– Подкупать судью?

– Какое там. Все после решения.

Я развернулась и уставилась на силуэт Иры, хорошо угадывавшийся через окно. Потом неторопливо пошла к машине. Чжаён, конечно, был прав, единственный вариант – решать все в пользу людей.

– И Ямато будет доволен, – бросил Санзо мне в спину.

Колдун работал в какой-то захудалой компании, занимающейся логистикой. Я дозвонилась до него и потребовала выйти на переговоры. Он промямлил в ответ что-то отрицательное. И тем не менее, когда мы вкатились во двор небольшого офисного здания, которое то ли изначально было серое, то ли приобрело оттенок специфической московской осени, колдун уже преданно ждал у первого подъезда. По сравнению с Санзо выглядел он замызганно и слегка убито. Кроме того, вполне русифицированно. Нет, глаза были раскосые, но совсем капельку.

– Здрасьте, – сказала я, выходя из машины, и не прогадала.

– Здравствуйте, – ответил он на чистом, родном русском.

Разницу между переводом и оригиналом я уже научилась улавливать. Я обернулась к Чжаёну. Тот пожал плечами. Я кивнула. Поняли друг друга без слов.

– У меня есть время поговорить, но перерыв скоро закончится, и… – Колдуна, которого звали Ли Гуэй, слегка потряхивало.

То ли от страха, то ли от чего еще.

Я аккуратно притворила дверь и подошла к нему поближе. В принципе в рассказе Санзо все складывалось как нельзя лучше, но для порядка надо было послушать и вторую сторону.

– Слушайте, уважаемый, натворили, так давайте отвечать. Потому что мне выносить решение по вашему делу, а потом еще иероглиф кому-то стирать придется.

Колдун вздрогнул, зашуганно огляделся по сторонам и почти сполз на лавочку. Аукается ему, наверное, и от Циньшаня в том числе. Мне почему-то стало его жалко. Я подошла и села рядом. Поймала цепкий взгляд Чжаёна из машины, ощутила вдруг себя в безопасности и с легким сердцем обратилась к колдуну:

– Ли Гуэй, будете рассказывать?

Он снова вздрогнул. Я даже глаза открыла пошире, просто на всякий случай, мало ли что тут приключится.

– Я имею право поставить на нее иероглиф.

– Да ну? Вроде бы не по внутренним договоренностям между кланами. Вы меня поправьте, конечно, если я что неправильно говорю. Меня Ниной зовут, кстати.

Колдун замотал головой и упрямо уставился в землю.

– Давайте так. Вот мне кажется, что вы не особо всем этим колдовством увлекаетесь. Верно?

Говорила я наугад, но вдруг попала. Колдун посмотрел на меня подозрительно, а спустя мгновение – неуверенно кивнул.

– Ну и зачем вам вообще городить огород? Ну понравилась девушка – уведите ее. Я так понимаю, что сделать это возможно.

Колдун сжал губы так, что они побелели, собрался было что-то сказать, но махнул рукой.

– Я могу уехать. Что ж из вас информацию надо тащить. Вообще не понимаю, обыкновенный любовный конфликт, а вы зачем-то иероглифы бросились рисовать.

Он помялся еще мгновение, а потом спросил жалобно:

– Нина, а вы понимаете, в каком я положении?

Ударение стояло на слове «я», и это меня зацепило.