комнату шагнул Амбер, глядя на меня странным взглядом. Я знала этот взгляд. Обычно после этого следовал поцелуй… А сердце предательски екнуло.

Взгляд пронизывал тонкий шелк халата, полупрозрачную сорочку, словно снимая их с меня. А потом взгляд упал на комнату.

— Как ты посмел войти? — прошептала я, едва ли не задыхаясь.

— Это мой замок, и я имею право ходить там, где мне вздумается, — резко произнес Амбер.

Он прикрыл за собой двери.

— По правилам этикета… — начала я, чувствуя, как ритм дыхания сбивается от волнения.

— И давно ли ты их выучила? — усмехнулся Амбер. Улыбка у него была прежней. И от этой улыбки внутри что-то заныло.

“Не подходи ко мне!”, - мысленно шептала я себе. — “Прошу тебя, не подходи!”.

Для чего он пришел? Зачем он пришел посреди ночи?

— Зачем пришел? — спросила я, а мне приходилось делать глубокий вдох, перед тем как начать говорить.

— Хотел поговорить про твоего сына, — произнес Амбер.

Я вздрогнула, чувствуя, как холод собственных мыслей пробирает до кости. Нервно кутаясь в халат, я смотрела на него с таким напряжением, что, казалось, тело начинало звенеть.

— Я сегодня ночью разговаривал с ним, — улыбнулся Амбер, присаживаясь в кресло.

“Он так же прекрасен, как в тот день, когда я с болью и слезами отрывала его от своего сердца!”, - пронеслось в голове.

— И о чем же? — спросила я, но голос выдавал волнение.

— Так, о пустяках. Он интересовался оружием, поединками, — заметил Амбер.

— Держись подальше от моего сына, — нервно произнесла я, а голос выдал ужасное волнение.

— Это еще почему? — удивленно спросил Амбер, а в его глазах был вызов.

Я отвернулась, подходя к окну. Смотреть на него было невыносимо. Я столько лет мечтала об этой встрече, боялась ее, желала ее… И вот судьба решила посмеяться надо мной.

— Потому, что я тебя знаю, — нервно произнесла я, проводя рукой по подоконнику. — Ты будешь рассказывать ему про воинскую службу, про звания, чины, подвиги… Он проникнется, и захочет стать военным… А однажды мне скажут, что мой сын был настоящим героем. Я не хочу его потерять. Он — все, что у меня есть. Я не переживу его гибель. И не важно, славную или бесславную!

Повисла тишина. Я выдыхала, понимая, что зря переживала.

— Я так понимаю, — послышался голос Амбера. — Это твой муж?

Я сглотнула, резко обернувшись.

Амбер держал в руках портрет.

— Как давно он умер? — спросил Амбер.

— Почти два года назад… — произнесла я, стиснув зубы.

— Скажи честно, ты его любила? — спросил Амбер, резко глядя на меня.

Мне хотелось броситься, вырвать у него из рук портрет.

— Что было в нем такого, чего не было во мне? — спросил Амбер. А его глаза смотрели на меня пристально.

— Он был моим другом, поддержкой и опорой. Он был надежным, — произнесла я полушепотом.

— Ты не ответила на вопрос, — произнес Амбер, ставя портрет на место. — Ты его любила?

— Да! — ответила я, вскинув голову.

— Ты лжешь, — с усмешкой произнес Амбер.

Глава 17

Наташья стояла в комнате, больше напоминающей каморку для слуг. Ее грудь нервно вздымалась, а я угадывал ее очертания под шелком халата.

Я точно не знал, зачем пришел. Что-то неумолимо влекло меня к ней. Эта женщина, притягивала меня, как ловушка. Я знал, что у нее толпы поклонников. Ее красивое лицо смотрит со всех афиш столицы. Что в день ее выступления полностью раскупаются все цветы.

Проклятье! Зачем она приехала?! Я бы спокойно женился на Луизе. И быть может, однажды был бы счастлив!

— Как давно он умер? — спросил я, видя, как Наташья опустила глаза.

Я чувствовал непреодолимое желание коснуться ее, и с мучительным усилием сдерживал себя. Она этого не заслужила. Она не заслужила тех чувств, которые я к ней испытываю.

— Почти два года назад… — произнесла Наташья, а ее губы дрогнули. Я внимательно следил за ее лицом, за ее руками. Да, она сожалеет о его смерти. Это видно.

— Скажи честно, ты его любила? — задал я вопрос в лоб. Я опустил глаза на портрет ничем не примечательного лорда с грустными глазами породистой собаки.

“Скажи, что ты никогда его не любила… Скажи…”, - билось в груди сердце. Соблазн погрузить руку в ее волосы, привлечь ее к себе, распутывая узел халата, стал вдруг непреодолимым. Я представил ее, кусающую губы и прикрывающую глаза от наслаждения. Представил с каким яростным упоением каждым резким движением доказываю ей, чья она, и кому принадлежала всегда.

Наташья сглотнула. Я смотрел на нее, а она почему-то занервничала.

— Что было в нем такого, чего не было во мне? — спросил я. На этот вопрос она знала ответ. Поэтому подняла глаза и встретилась со мной взглядом.

— Он был моим другом, поддержкой и опорой. Он был надежным, — произнесла она негромко, но уверенно. В ее глазах был холод. Взгляд ее опустился на портрет в моих руках.

— Ты не ответила на вопрос, — произнес я, ставя портрет на столик. — Ты его любила?

— Да! — четко произнесла Наташья, вскинув голову. Сейчас она напоминала гордого разведчика, которого взяли в плен. Тот же самый взгляд, те же самые движения. Стиснутые зубы и выражение лица: “На, получай! Я больше тебе ничего не скажу! Хоть пытай, хоть убей! Да!”. Правда, обычно, не говорится таким голосом. Правда говорится по-другому. Глотая слова, запинаясь, плача…

— Ты лжешь, — усмехнулся я. Она его не любила. Никогда.

И в этот момент портрет упал. Я обернулся, видя, как он лежит картинкой в стол.

— И ты прекрасно знаешь об этом. Хорошо. Ты его не любила. Тогда зачем ты вышла за него замуж? — спросил я, чувствуя, словно ко мне привели пленника на допрос. Я слышал металл в собственном голосе. Сейчас меня распирала ярость. Мне хотелось перевернуть тумбочку, заставить ее отпрыгнуть и забиться в угол. Но я сдержался.