собрать из расплывчатого пятна напротив человеческое лицо. Болело всё. Ноги, руки, черт возьми, даже зубы!

– Ты избил меня что ли, я не понял? Нормальное сочувствие, Фостер, как раз в твоём духе, – хмыкнул Бонк и потер скулу.

Николас опустил плечи и, медленно выдохнув, откинулся на сидении. Ральф посмотрел на дорогу и почувствовал аккуратное внимание водителя. Вопросы подождут. Не стоит им ничего обсуждать при посторонних. Ехать всего пару часов. Бонк обернулся на Фостера и нахмурился, разглядев темные круги под его глазами. Напугал он его, да и сам … испугался.

Стать ничем – это действительно страшно.

– Я снова ошибся, Ральф, – поймал его взгляд Ник.

– В чем? – Бонк моргнул.

Николас не ответил, уронил лицо в ладони, но потом дернулся и, подняв на Бонка воспаленные глаза, заявил:

– Ты знал, что мать умирает, но тебе больно, Ральф. Значит, больно и Алиане.

– Ты придурок, Фостер, – едва слышно огласил вердикт Ральф, в очередной раз убеждаясь, насколько друг его был не от мира.

Николас дернул краешком рта.

– Так придурок, или малолетка?

Ральф хохотнул, даже горечь потери чуть отступила. Есть такое дело, в выражениях он, действительно, не стеснялся.

– Хорошо-хорошо, – поднял он руки ладонями вверх. – Не придурок, и не малолетка. Гений ты наш, несовершеннолетний. Только в человеческих отношениях, дружище, не понимаешь ты ни хрена.

Фостер согласно вздохнул, а Ральф вдруг подумал, что, вопреки всякой логике, из всех кровью и жертвами связанных с лесом, как раз в Николасе было меньше всего человеческого.

Глава 10

Ральф предчувствовал скорую смерть матери. Знал он и то, что отец долго без неё не протянет. Тоска? Печаль? Ерунда! Лес с радостью утешит любого из Бонков…

От злой беспомощности заныли зубы. Если у него самого в груди сейчас зияет дыра, то что говорить об Алиане? Ральф видел родителей всего год назад, а сестра много лет ждала новой встречи. Она обожала мать и отца и очень по ним тосковала.

Ральф покосился на Фостера. Ну как? Как это возможно? С такой головой так напортачить! И не потому ли Ани сказала им убираться? С другой стороны одно то, что она ответила уже неплохо. Она жива! Но надолго ли… Темнота манит, она нежна, она слаще малинового вина. Если бы не Фостер сейчас, она бы и Ральфа забрала. А Ани совсем одна…

– Факт смерти – не подлежащий изменению факт, но факт, который с вероятностью сто процентов причинит вам боль, – вдруг выдал Фостер.

– Логично, – согласился Ральф. – Вероятность негативной реакции от сокрытия этого факта ты тоже высчитал?

– Восемь с половиной процентов, – убито выдал Николас.

Да-а-а… Ральф покачал головой. Непостижимо. И смешно и грустно. Просчитать чувства, не умея чувствовать – непосильная задача даже для гения. Ничего, научится. Уже учится. Все волосы белые.

– В принципе почти так, – вздохнул Ральф. – Сто процентов и по восемь с половиной процента за каждый день молчания. Твой счет огромен.

– Пусть, – прикрыл веки младший Холд. – Я рад, что эти дни были. Каждый из них был украден нами у Эдинбургского леса.

Младший Бонк подобрался. Николас ничего не говорил просто так, и сейчас эта оговорка друга показалась ему крайне важной. Ключик, на который не изучи он Фостера за эти месяцы, он бы не обратил внимание.

– Нами? – переспросил он.

– Арианна говорила, для любого из Бонков нет ничего страшнее и желаннее, чем раствориться среди красного леса. Чем дальше и дольше вы будете от Эдинбурга, тем спокойней будет её неизбежная смерть.

Ральф отвернулся и посмотрел на заснеженный лес. Белый снег на много миль вокруг, пусть под ним будет боль и обида. Почему мать доверилась Нику, но не Алиане и Ральфу?

– Глупо, – горько улыбнулся Бонк. – Для темноты нет расстояния, Ник. И времени для неё тоже нет. А нам, живым, досталось сто восемь с половиной процентов боли. Растущей в геометрической прогрессии.

Черный дым стал виден задолго до самой крепости. Чем ближе автомобиль подъезжал к пожару, тем спокойнее и собранней становился Ральф. Нервничать не имеет смысла. С психованным мальчишкой военные не станут объясняться, а услышать их версию причины возгорания хотелось.

Автомобиль остановился, Бонк открыл дверь и, на ходу надевая перчатки, спрыгнул на черный снег. Поднял голову и посмотрел в зияющие провалы прогоревших окон.

С огнем боролись – проигрывали. Воду подвозили на военных грузовиках, и, судя по крикам, пока автомобили делали очередную ходку, пожар успевал разгораться вновь.

Ник подошел к Ральфу, встал плечом к плечу и уронил:

– Ани здесь нет.

– Нет, – кивнул Бонк и невесело хмыкнул. Еще немного, и он станет общаться как Фостер – без лишних слов.

К ним подошли. Ник безошибочно нашел глазами старшего, но даже не пошевелился, вынуждая военного подойти самому. Тот отдал ему честь и, едва мазнув по Ральфу недовольным взглядом, уточнил:

– Господин Холд-младший, полагаю?

– Верно, – подтвердил Ник.

Интересно… Фостера здесь не знали в лицо, и пиетета никакого перед сыном маршала не выказывали, а там, в столице, чуть ли не на цыпочках при нем ходили. Почему?

– Капитан Миллер, – представился военный. – Боюсь, я не смогу уделить вам время еще как минимум несколько часов, господин Холд. Как вы можете наблюдать, все заняты. Нам не хватает мощностей, чтобы ликвидировать пожар.

Николас повернулся к Ральфу и вопросительно изогнул бровь.

– Снимайте людей, – заявил Бонк. – Пусть догорает.

Мужчина вспыхнул, и, едва сдерживая раздражение, нарочито медленно, как если бы говорил с умственно отсталыми детьми, ответил:

– Мы не можем уехать. Огонь перекинется на лес, и снег его не спасет.

Ральф хохотнул, и Фостер зло рассмеялся рядом.

– Давайте проверим, капитан? – сощурился Ральф.

Военный поджал губы.

– Водитель отвезет вас в часть, – обозначив кивок, сообщил он и, уже поворачиваясь спиной к Бонку, бросил: – у меня нет времени на детские игры.

Действительно. Избалованный малолетний сын маршала нагрянул как снег на голову, зачем-то притащив с собой дружка, и теперь они отвлекают от дела серьезных людей. Как тут не раздражаться?

– Зря, – холодно заметил Ральф, раскрыл ладонь и создал на ней сияющий электрический шар.

Мужчина замер, но Бонку была не интересна его реакция. Он подкинул сверкающий мяч высоко в воздух и позволил ему увеличиться.

– Кидай, – мотнул головой Ник, и Ральф направил молнию в высокие ели.

Кто-то заорал за его спиной, Бонк лишь плечом дернул. Всё внимание его было сосредоточено там, куда полетела молния. Треск, яркая вспышка и … тишина.

«Играешь? Играй, мальчик мой…» – темнота сыто щурится.

Ральф повернулся к военному. Тот, надо отдать ему должное, уже взял