Потому и придумал он эту липовую беременность у Аллочки. Знал, что батя огласки лишней не захочет. Да и вел он себя так в последнее время, что родители как на бочке с порохом из-за него сидели. То выпьет лишку, то драку учинит. И все не просто так, а с вызовом. Будто перчатку им в лицо бросал.

Сначала Бариновы-старшие воспитывать его пытались, батя за ремень было схватился, но Илья тоже характер показал: руку с ремнем перехватил: «Только попробуй!»

И тот не посмел. Только зубами скрипнул и ремень бросил.

А мать Илья старался не замечать. Не обижал ни словом, ни делом, но и ласковости никакой не осталось. А ведь был когда-то как котенок.

Тамара Викентьевна из властной и царственной женщины превратилась в поникший одуванчик за несколько месяцев. Только и повторяла:

– Илюшенька! Я ведь хотела как лучше, а вышло...

– Сама виновата, – бросал в ответ на ее причитания Илья.

Странно, но ему не было жаль мать. Ему казалось, что она, и только она одна виновата во всем, что с ним произошло. И поэтому, приведя в дом Аллочку, он шутливо, но с подтекстом сказал:

– А это моя Золушка! Прошу любить и жаловать...

Брови у Тамары Викентьевны взлетели было вверх, но она подавила желание заорать с порога на сына. Слишком памятным было его совсем недавнее «выступление», когда Илья сказал, что перед отъездом к месту службы женится на первой встречной. Спасибо, что и вправду не привел девку с улицы. У этой Золушки хоть вид был нормальной девушки. Ну а то, что не их поля ягода, так что делать. «Сами виноваты, – думала Тамара Викентьевна. – Надо было заранее озаботиться поиском хорошей партии для Ильи, а мы все больше о себе думали... Вот и результат».

Ей, профессорской дочке и внучке известного ученого-химика, не надо было объяснять, что такое «хорошая партия» в браке. Когда в их доме появился красавец моряк-подводник Саша Баринов, дед сказал:

– Вот тебе, внучка, замечательный жених! Тут мне и помереть можно...

Жених и вправду был хорош, но никакой любви в сердце у Томочки он не вызвал. Только гордость из-за того, что адмиральский сын у нее в мужьях будет. И у него в душе было то же самое – не безграмотень в жены брал, из профессорской семьи образованную девушку. Образование ей, правда, стало как рыбе зонт, молодая семья отправилась к месту службы супруга, в далекий заполярный поселок Большой Лог, где работы по специальности для Томочки не было.

Зато семья была уважаемая, она была женой командира подводной лодки. Поэтому очень скоро усвоила главное: брак должен строиться исключительно на трезвом расчете. А любовь... А любовь тоже!

Любовь у Томочки была: раз в квартал она летала в Ленинград, «с родителями повидаться». Это была официальная версия. Но встречалась Тамара Викентьевна не только с состарившимися родителями и членами своего ученого профессорского семейства, но еще и с одним весьма успешным партийным деятелем, который организовывал для них краткосрочный отдых в одном из лучших пансионатов на берегу Финского залива.

Из своих ленинградских «побывок» Томочка Баринова возвращалась обновленная, светящаяся и веселая, что не могло не укрыться от пристального взора Александра Михеевича. Но поскольку он сам целомудрием похвастаться не мог, смотрел на Томочкины путешествия сквозь пальцы.

Они жили, хорошо понимая, что между ними совершена сделка. Сделка удачная, имя которой «семья». И никакие отношения на стороне не могли сломать то, что они сами построили. Надежно, навеки.

Лишь когда до Томочки Бариновой, родившей на Севере Илюшу, дошли слухи о том, что у мужа серьезный роман, она поставила ультиматум:

– Или я, или эта девка! Делай что хочешь, но добивайся перевода в Ленинград.

Она не сомневалась, что он выберет ее. Хотя это был единственный момент в их жизни, когда Тамара Викентьевна была на краю семейной пропасти: Баринов любил. Любил так, что готов был на разрыв со своей семьей. Остановило его только одно: развод сломал бы ему карьеру, крылышки ему пооборвали бы в парткоме, по самое «не могу». Да еще рождение сына. Он всегда смотрел на наследника как на причину своего вынужденного однобрачия. И никак не мог смириться с тем, что Илья встал на его пути к другой женщине.

Ничего этого Илья Баринов не знал. В доме никогда не велись разговоры о семейной жизни родителей. Он уважал отца и мать, и перед ним не стоял выбор – кем быть. Только моряком-подводником, как батя. И суровость отцовскую он принимал как должное. Хоть и видел, что к младшему, Ваньке, отец относится лучше, не обижался. Его с детства приучали к мысли: ты – старший, ты – должен... И если бы родители не перегнули палку в воспитании, как это случилось последней весной его учебы в «системе», он бы и дальше был послушным сыном. Но то, что сделали они, было преступлением. И простить их он не мог.

Вот поэтому и испытывал в глубине души несвойственное ему злорадство. И женитьбу свою скоропостижную придумал больше для них, чем для себя. Это позже он понял, что жениться без любви да назло – нельзя. От этого вся жизнь кувырком идет. И страдают от этого ни в чем не повинные люди – жена и дети. Первая ни сном ни духом не догадывалась о том, что он папе-маме мстил таким образом, а малые и вовсе вышли – без вины виноватые.

Сыновей он любил больше жизни и с Аллочкой в конце концов смирился. Какая-то любовь все-таки между ними была. Не такая, что дышать друг без друга невмоготу, но забота – это тоже проявление любви. Так думали втайне оба. Да и Север, как лакмусовая бумажка, проверил их на прочность и верность. К чести Аллочки, она эту проверку выдержала.

* * *

Всю дорогу до Мурманска молодая жена хранила гробовое молчание. Баринова это стало раздражать. Он выбрал момент, когда из купе вышли соседи, и тихонько спросил у Аллочки:

– Ты, я смотрю, совсем не рада?!

Аллочка подняла на него мгновенно наполнившиеся слезами глаза. Ему стало жалко девчонку. Нет, не девчонку уже, жену. Молодую лейтенантскую жену, будущую морячку.

Илья потянулся к ней, обнял. Аллочка захлюпала носом у него на плече. У него от этого ее жалкого всхлипывания ворохнулось что-то в душе. Всего одно мгновение продолжался этот эмоциональный взрыв.

Он отстранил Аллочку от себя и строго сказал:

– Когда ты выходила замуж, ты знала, что нам предстоит очень долго жить на Севере. Мы едем не на месяц и не на год. И если ты сейчас со мной плачешь непонятно из-за чего, что ты будешь делать, когда останешься одна? К маме поедешь? Тогда не надо никуда ехать сейчас! Разворачивайся и возвращайся домой. Мне нужна жена. Понимаешь? Женщина, которая будет заниматься домом, которая станет меня ждать. Не в Ленинграде, под маминым боком! А там, в Большом Логе. Я понятно говорю?

– Понятно... – Аллочка едва выдавила из себя это слово.

Монолог Ильи ее убил наповал. Она ведь и правда всю дорогу, глядя в окно на бегущий по пригоркам вслед за поездом лес, думала о том, что, как только муж отправится в поход, а то и раньше, она сядет на этот самый поезд, идущий в обратную сторону, и поедет в Ленинград. Пусть не в ту шикарную квартиру Бариновых с огромной хрустальной люстрой, а в хрущевку в Пушкине, где, кроме родителей и сестренки, ютится семья брата. Пусть будет тесно, зато среди своих, родных. В любимом городе, а не на Севере, где она никого не знает.