И вдруг муж словно мысли ее прочитал. И как теперь говорить с ним на эту тему? И вообще...

Ранним утром они прибыли в Мурманск, и Илья, усадив жену на чемоданы в зале ожидания неотапливаемого еще здания вокзала, убежал получать какие-то документы для проезда в пограничную зону. Аллочка зябко ежилась в осеннем пальто и разглядывала соседей.

Прямо напротив нее сидела пара. Она – ослепительная блондинка лет тридцати, в нарядной куртке с меховым воротником и в утепленных белых сапожках. Очень красивых! Такие вещи в Ленинграде можно было достать только по блату. Он – в морской форме. Вот только погоны его Аллочке пока ни о чем не говорили, но, наверное, не новичок на флоте.

Они молчали. Он смотрел на нее, она – в пол, будто пыталась запомнить узор на холодном кафеле.

– Нин... – Мужчина хотел взять за руку свою спутницу, но она высвободила узкую красивую ладошку из его руки.

Аллочка заметила на пальце у женщины след от обручального кольца. Пальчики загорелые, а на том месте, где было обручальное колечко, – белая полоска.

«Развелись, – подумала Алла. – Интересно, почему? Он такой красивый. И любит, похоже, ее. Вон как пытается удержать...»

У ног женщины стояла дорожная сумка. Рядом, на деревянной скамейке, – дамская сумочка. Сразу видно, что едет не семья, а одна женщина. Судя по всему, она навсегда покидает Север.

Мужчина был так растерян, что Аллочке стало его жаль. Она в этот миг представила, что это она вся вот такая красивая, в этой импортной курточке, какую днем с огнем даже в Ленинграде не найти, в этих сапожках явно не советского производства, сидит на мурманском вокзале в ожидании поезда. В руках у нее обратный билет. А рядом – Илья. Не просит остаться, не просит объяснить, что случилось, а просто смотрит, чуть не плача. И ей стало так жалко Илюшу, что, когда Баринов пришел с документами и билетами на автобус, она уже знала, что сделает. Они подхватили вещи и пошли на выход. А когда стояли в небольшой очереди пассажиров, забирающихся в неудобный холодный пазик, прижалась к мужу, дотянулась до уха и прошептала жарко:

– Я не уеду!

Баринов внимательно посмотрел на нее, нашел в темноте ее руку и сказал тихонько, чтобы слышно было только ей:

– Ну, вот и хорошо. Не расстраивайся, ты еще его полюбишь, этот Север...

* * *

...Увидев ободранные стены комнаты, разбитое окно, в которое нещадно дуло с улицы, скособочившуюся батарею с ручейком ржавой воды, Аллочка заплакала на пороге.

– Баринов?! Илюха?! Здоров!!!

Илья всмотрелся в лицо человека, который окликнул его. В темноте общежитского коридора трудно было что-то разглядеть.

– Толик? Максимов?

– Ну, я! Узнал наконец, чертяка! А я слышал, что ты к нам! Не один? С супругой? Это правильно! У нас женский пол исключительно замужний. Кто не успел – тот опоздал!

Максимов окончил училище годом раньше и все это время служил в Большом Логе. Балагур, каких поискать, он за пять минут рассказал Бариновым все о жизни поселка. Потом заглянул в комнату, присвистнул и посоветовал пожить временно в квартире соседей по лестничной клетке, которые только-только отбыли в отпуск на Украину.

– А удобно? – нерешительно спросил Баринов.

– Ну ты, Илюха, чудило! «Удобно – не удобно»! Тут все так делают. Никто особо свои хоромы и не запирает. Ключ под ковриком, открывай и живи.

Так Бариновы, вместо жуткой комнатенки с разбитыми окнами, устроились почти с комфортом в чужой квартире. Немного неуютно было сначала. А потом привыкли. Правила поведения в чужом жилье им объяснили.

– Главное – это что? – вещал со знанием дела Толик Максимов. – Главное – это кровать!

Он внимательно посмотрел на Аллу, и она от его нахального взгляда покраснела.

– Не смущайтесь, барышня. Я знаю, что говорю. Повторяю для непонятливых: главное – кровать. Аккуратно снимаете хозяйское белье, застилаете своим и спокойно отдыхаете. – Кухня!

Толик распахнул двери в тесную норку, где кроме электроплитки, притулившейся на тумбочке, и мойки были старенький холодильник, два настенных шкафчика, стол и четыре табуретки. Правда, к чести хозяйки, убогость обстановки в глаза не бросалась, столик был накрыт красивой скатертью, а табуреты украшали мягкие пуфики из ткани в тон скатерти. На стенах – картинки в рамочках, на холодильнике – ваза с сухоцветами и корягой – веткой северной березы, словно изломанной ревматизмом. И вообще кругом было просто изобилие разных симпатичных штучек – каких-то игрушек, сувениров, фотографий, картинок.

Потом, прожив на Севере какое-то время, Алла поняла, откуда эта страсть к украшательству. Все эти безделушки – частичка того дома, который остался у кого-то в Ленинграде, у кого-то в Воронеже, у кого-то в Ростове. Их везли из отпуска, изготавливали собственными руками, детские рисунки вставляли в рамки под стекло и вешали на стенку, фото любимых ставили на телевизор.

* * *

Прожив месяц в чужой квартире, отоспав тридцать ночей на чужой постели, Баринов по наущению долгожителей взял в руки топор и взломал двери бесхозной квартиры.

Она оказалась совершенно пустой. Мебель отсутствовала, паровое отопление тоже. Судя по россыпи черных горошин на полу, жилище было обитаемо.

Крысы! Вот кому до лампочки были и мебель, и паровое отопление, и прочие прибамбасы – цветочки, занавесочки, фотки в рамочках!

Что они жрали – непонятно, но были эти твари толстые и сытые. Капканы обходили аккуратно, причем умудрялись стырить из ловушки кусок приманки и уйти живыми.

Спасение от грызунов пришло в дом Бариновых вместе с полосатым бездомным котом, которому Илья дал соответствующее имя – Тигр. Он сам пожаловал откуда-то из подвала, когда Илья и Алла выметали из углов крысиный помет. Кот обнюхал углы, нашел нору и устроился возле нее.

Кормить его оказалось не обязательно: мяса в рационе у удачливого охотника имелось столько, что Тигр скоро стал похож на мультяшного Леопольда. У него округлились бока, а сытая морда лоснилась.

Вторая проблема – отсутствие отопления – решилась еще проще. На кухне в квартире была плита, а во дворе огромная куча угля. Три ведра угля в день – и такие комфортные условия для жизни еще поискать! Правда, отапливалась при этом только одна комната. Вторая – холодная – служила одновременно холодильником, погребом, сараем, складом для топлива и жилищем для Тигра. Ему хоть и не возбранялось гулять по всей квартире, но он предпочитал днем отсыпаться в нежилом помещении, скромно занимая там место на колченогом табурете, покрытом полосатым ковриком.

Баринов в свободное от службы время, вооружившись ведерком и лопатой, бегал вверх-вниз по деревянной лестнице, заготавливал уголек про запас.

Вообще, заготавливать пришлось все. Особенно продукты. В магазине – хоть шаром покати. Из мяса – только курятина со вкусом рыбы. Кур на местных птицефабриках кормили рыбными отходами, вот мясо и приобретало вкус рыбьего жира. Это было так отвратительно, что, вернувшись с Севера, Баринов куриное мясо не ел целый год. Даже зная, что в Ленинграде оно рыбой не пахнет, не мог пересилить себя и отведать симпатичную ножку, приготовленную заботливой тещей.