Окончательно сориентировавшись по вспышке и опередив следующий выстрел, одним прыжком майор упал на противника, сбил его с ног и выхватил из рук оружие. И тут, взглянув на стрелка, Батяня немного опешил – это был мальчик лет тринадцати, очевидно, один из местных. Офицер тут же смекнул – один из «народных мстителей». Напарники Лаврова также не теряли времени, появившись как из-под земли.

«Робин Гуд» молчал весь путь до лагеря. Хотя Батяня ничего и не спрашивал. Он только втайне пожалел, что из-за стрельбы придется срочно менять место дисклокации, а следовательно, починка станции оттянется еще на черт знает какой срок.

Когда они прибыли к позиции, подразделение находилось в состоянии боевой готовности. Когда они увидели мальчишку, отряд разделился на два лагеря: кто-то был за то, что этого пацана стоит отпустить. Вторые – что пристрелить, потому что этот «гаденыш» через годик-другой вырастет в полноценного террориста и будет так же стрелять в других офицеров и солдат. Батяня пока не спешил делать никаких выводов. Он завел мальчика в палатку, застегнул вход, усадил его напротив и начал с простого и очевидного вопроса:

– Ты зачем в нас стрелял?

Мальчик насупился и молчал. В прыжке Батяня случайно разбил ему губу, и теперь она распухла и кровоточила. Пацан был худым, взлохмаченным и взъерошенным – в общем, типичный кавказский подросток.

– Повторить вопрос? Или со слухом проблемы?

Мальчик поднял голову, и майор увидел, что в его глазах играет совсем недетская ненависть.

– А зачем вы моего папу и сестру убили, сволочи?

Лавров, в общем-то, именно этого и ожидал.

– Сынок, это не мы… – начал он объяснять, но, как выяснилось, слушать его не собирались.

– Ишак тебе сынок, сволочь русская! Я тебя пристрелю! – мальчик бросился к автомату, стоявшему в углу. Однако майор опередил его, и через секунду маленький мститель оказался на том же месте. Обиженно утерев рукавом нос, он снова насупился. Батяня понял, что так ничего не добьется. Поэтому решился пойти на небольшую демаскировку и нарушить режим конспирации:

– Понимаешь, мальчик, мы настоящие русские военные. Мы ищем тех подонков, которые вырезали и сожгли твою деревню. Ну зачем мне тебе лгать, подумай сам? Я ведь сразу мог убить тебя, если бы был одним из этих садистов…

«Подследственный» поднял голову, шморгнул носом и важно произнес:

– Я не мальчик, я Гиви!

– Вот и хорошо, – улыбнулся Батяня. – А теперь откровенность за откровенность. Зачем ты по нам стрелял, Гиви?

Разговор был долгим и тяжелым. После того как майору удалось убедить стрелка в том, что его десантники совсем не те изверги, Гиви сдался и рассказал, что он – не сирота. У него в селе осталась мать. Когда произошло нападение, они вдвоем были в лесу, собирая орехи. Мальчуган долго рвался отомстить за погибших от рук десантников отца и сестру, но мать не отпускала его. Тогда он сам взял автомат, оставшийся от отца, и убежал в горы на поиски садистов.

– Ясно. Тогда тебя придется вернуть матери, – нравоучительным тоном произнес Батяня. – А вот автомат тебе держать еще рано, понял, мститель?

Мальчик, несмотря на свой грозный внешний вид, улыбнулся.

– Вот и ладно. А пока посиди здесь, а мы с товарищами кое-что обсудим, – сказал Батяня и вышел из палатки. Коротко изложив офицерам суть дела, он приказал быстро свернуть стоянку и подготовиться к переходу.

– На этой высоте мы уже себя рассекретили.

Лавров быстро собрал свой рюкзак и еще раз взглянул на карту. Теперь, после этой дурацкой стрельбы, им придется переместиться на один из отрогов, что несколько меняло условия дальнейшего передвижения. На старом месте находиться было никак нельзя.

Спустя короткое время цепочка десантников бесшумно двигалась по горному склону, совершенно незаметная со стороны.

Наемники молча наблюдали за тем, как Гвоздь приближался к пленнику. Свечников подошел практически вплотную и взглянул в лицо майору. Миротворец понял, что теперь ему уже бессмысленно притворяться оглушенным. Поэтому он поднял голову и взглянул на садиста. Воеводин хотел бы сопротивляться, но решительно ничего не мог поделать с ватными руками и ногами. Из-за травмы головы и долгого лежания в связанном виде все конечности затекли, драка была абсолютно безнадежной затеей. Да и вообще…

– Так, значит, ты – русский? – свистящим шепотом спросил главарь. – Очень интересно. Ты знаешь, я думал, что меня трудно чем-то удивить. Оказывается, можно. Что же ты, друг, молчал-то, а? Ведь скучно одному, не с кем даже словом перекинуться. А мы и не подозревали.

– А что, не видно?

– Да нет, вполне заметно, особенно если присмотреться, – ответил командир. – Только вот скажи мне: какого хрена ты тогда притворялся французом? Хотя нет, можешь и не отвечать. – Свечников повернулся к своим товарищам: – Ну, что будем с этим партизаном делать?

– Зароем на хрен в землю, и все, – сурово прохрипел тот, который стягивал куртку. – Какого черта он нам теперь сдался? Я могу и сам с ним разделаться, без помощников.

– Верно! – поддержал его еще один наемник. – Даже если мы за этого казачка выкуп получим – нам это дороже выйдет. Тут уже эти денежки нам вряд ли понадобятся.

– Он же всех нас сольет. И все, что было, всякий смысл потеряет!

– Верно мыслите, – согласился Гвоздь. – Тогда вся наша работа накроется и бабла мы не увидим.

После этого он вновь повернулся к Воеводину:

– Ну, а что по этому поводу думает пленник?

Пленник молчал. Майор понимал, что сейчас решится его судьба. Причем его собственное слово весило в этой обстановке очень и очень мало. Он совершенно не понимал, какой сейчас из него можно извлечь прок, и поэтому был готов к тому, что его через пару минут освежуют, как дикого кабана, и оставят догнивать где-нибудь под камнем.

Никакой «толковой» информацией он не владел, а следовательно, придумать какой-нибудь психологический ход тоже не мог. Эти туполобые мародеры вообще казались неспособными к нормальным психическим реакциям. Ну что ты будешь доказывать толпе отмороженных ублюдков?

Однако ускорять процесс собственного умерщвления миротворцу тоже не хотелось, поэтому он предпочитал молчать. Сейчас он не ощущал ни голода, ни жажды, ни даже боли в затылке. Тело было тяжелым и размякшим, глаза постоянно слипались, и до боли хотелось спать. Но майор собрал последние силы в кулак и решил дождаться финала этой неприятной истории. Как говорится, двум смертям не бывать, а одной не миновать.

«Старлей» выждал несколько секунд, после чего вновь обратился к своим сподвижникам:

– Итак, эта сволочь молчит. Но убивать мы его пока не будем.

– Слушай, Гвоздь, зачем тянуть-то? Пристрелим, закопаем тут где-нибудь – и до свидания!